На девочках поставили крест

Не утихает скандал вокруг Свято-Боголюбского женского монастыря во Владимирской области. Сбежавшая из местного православного приюта 16-летняя воспитанница направила обличительные письма Генеральному прокурору РФ, патриарху Кириллу и Президенту РФ. Из послания Вали Перовой следует, что дети работают на монастырских полях от 6 утра до 8 вечера, за малейшую провинность их жестоко бьют, сажают в карцер, морят голодом и заставляют делать по тысяче земных поклонов.

В самой обители письмо девочки называют выдумкой, все статьи в ее поддержку — заказными. Попечительский совет Свято-Боголюбского монастыря выступил с заявлением о наступлении на православные приюты.

“МК” провел собственное расследование. Спецкору “МК” удалось найти двух бывших воспитанниц обители, которые покинули ее стены. Их рассказ мы сопоставили с тем, что увидели в монастыре. 

Это обитель всегда считалась особенной — своего рода автономной республикой в Русской православной церкви. В свое время ее духовник — архимандрит Петр (Кучер) — призвал паству отречься от сатанинских пенсионных карточек с их “бесовскими” номерами ИНН, а также отказаться получать российские паспорта нового образца, так как усмотрел в коде “дьявольское” число 666.

У входа стоят несколько автобусов. Приехавшие на экскурсию школьники с интересом разглядывают девчушек, с ног до головы затянутых во все черное. Конвоируемые монахиней, воспитанницы приюта, не поднимая глаз, спешат проскользнуть мимо трапезной церкви в кельи.

Меня ждет ответственная за православный приют — матушка Антония.

Вспоминая Валины признания о том, что “могут поставить молиться на всю ночь, спокойно лишить еды на день или на три дня, бьют ремнем с пряжкой до синяков”, я готова увидеть одержимую женщину с безумным взглядом. Мне же шагает навстречу типичная аспирантка университета. У невесты Христовой тонкие черты лица, на носу — модные очки.

Пока идем к новенькому трехэтажному зданию приюта, я успеваю выяснить, что матушка Антония в 16 лет ушла в скит Задонского монастыря, а до этого при университете успела закончить школу журналистики.

— Как попадают дети в монастырь?

— Мы принимаем всех детей старше шести лет, — без тени раздражения отзывается собеседница. — Сначала устанавливаем испытательный срок. Сейчас у нас 19 мальчиков и 27 девочек. Есть дети из неблагополучных семей, есть те, кто поступает к нам вместе с одним из родителей.

Признается матушка Антония, что среди воспитанников приюта немало детей из религиозных семей, чьи родители пожелали, чтобы их чада росли в строгой обстановке и были ограждены от пагубного влияния внешнего мира.

Ныне, чтобы пристроить отпрыска в обитель, достаточно написать заявление на имя главы администрации Суздальского района. Официальным опекуном всех монастырских детей является настоятельница монастыря — игуменья Георгия. Из всех документов у монахини — только паспорт советского образца на фамилию Курчевская.

Каким образом удалось передать детей опекуну по документу несуществующего государства, человеку, не имеющему никакого источника дохода и своего жилья, — я пыталась выяснить в течение недели у начальника отдела опеки Суздальского района Елены Федуловой. Но Елена Васильевна всякий раз отсутствовала или была занята.

Зато дала ответ матушка Антония: “По поводу старых паспортов у местных властей к нам нет никаких нареканий. Когда оформляется опека, учитывается мнение ребенка. Пока ему не исполнится 10 лет, мы получаем его устное согласие, а начиная с 10 и до 14 лет ребенок дает письменное подтверждение”.

На первом этаже “детского корпуса” находится просторная трапезная. В углу — пианино. Комната является еще и кинотеатром, где показывают духовные и исторические фильмы, а также музыкальным салоном.

— Здесь у детей проходят уроки сольфеджио. Музыку воспитанникам преподает выпускница консерватории, которая десять лет играла в одном из государственных оркестров. Детский хор у нас раз в неделю поет в храме.

— Дети соблюдают пост?

— Обязательно. Но постом разрешается рыба. Врачи из числа сестер составляют для школьников специальное сбалансированное меню, в которое входят и шоколад, и бобовые. Рассчитывается калорийность. Если дети болеют — им разрешаются молочные продукты. У нас недавно пять первоклассников сдавали анализы, так педиатр начала выяснять: “Вы чем их кормите? У наших мирских детей нет такого высокого уровня гемоглобина”.

“Спасаясь сами, мы спасаем других”

Из шкафа матушка Антония достает стопку рисунков. На больших листах талантливо изображен в снегу храм Рождества Пресвятой Богородицы; в желтой листве — церковь Покрова на Нерли.

— Работы нашей беглянки Вали Перовой. Преподаватели с девочкой серьезно занимались живописью. Поэтому мы были удивлены, когда узнали, что во время одного телевизионного репортажа Валю показали в московском приюте с цветными фломастерами в руках, снабдив комментариями: похоже, это самые яркие страницы в ее жизни…

— Валя рассказывает в письме, что в приюте детей заставляют жить по древнему монастырскому уставу, где прописаны очень строгие правила.

— В каждой семье, в каждом классе, в каждом детском доме есть проблемные дети. Валя — из их числа. Она легко возбуждаемая девушка. В ответ на замечания воспитателя могла бросить книжку, выйти без спроса с урока. Только в 9 лет, оказавшись с мамой и двумя сестрами в монастыре, она пошла в школу. Ей 17 лет, а она училась только в 9-м классе. За древний фолиант девушка приняла книгу “Женские уставы”, изданную в 1910 году, которую у нас читают на трапезе.

— Валя упоминает о жестоком обращении матушки Натальи, которая заставляла спать девушек в сырых ночных рубашках и порола отроковиц. Из чего исходят, назначая детям того или иного воспитателя из числа сестер?

— Это определенное послушание. Согласно уставу, с детьми в келье должна постоянно находиться воспитательница, которая следит за распорядком дня, контролирует быт девочек.Никто детей не порол. Мы пришли в монастырь свои души спасать. Спасаясь сами, мы спасаем других. Это наше социальное служение. Зачем нам брать лишний грех на душу, издеваться над детьми, когда мы стоим перед Богом? Просто девушкам, которые покинули монастырь, надо чем–то оправдать свой уход.

Между тем бывшая воспитанница монастырского приюта Ева рассказывала: “Я жила с Валей Перовой в одной комнате, мы тесно общались. Рассказ о побоях — не выдумка. Нас на самом деле пороли ремнем, до кровоподтеков. Причем перед приходом комиссии стегали так, чтобы следы ни в коем случае не остались на лице и кистях рук, где их можно было бы заметить”.

Другая бывшая воспитанница — Настя — по приходу в монастырь в 15 лет стала жить сразу с сестрами. “Меня не били, не таскали за волосы. Более того, на протяжении двух лет я была доверенным лицом отца Петра, его посыльным. А жестокое отношение к малолетним воспитанницам монастыря началось с приходом племянницы казначея — Анастасии, — вспоминала девушка. — Сейчас она в постриге. А когда верховодила детьми, им было на самом деле несладко. Девочкам запрещали общаться с нами, с сестрами. Они жили в своем тесном мирке. Ходили строем. При воспитательницах все время вжимали голову в плечи. Они радовались, когда от них убрали сестру Рафаилу, но потом пришла сестра Наташа (Наталья Ефремова, юрист по образованию. — Прим. авт.). От отчаяния и побоев они украдкой прибегали ко мне. Я была в шоке, ведь для воспитательницы все монастырские дети — ее духовные чада. Конечно, я рассказывала о жестоких телесных наказаниях отцу Петру. Он, сколько мог, удерживал от самоуправства монахинь. Но им было все по барабану. Безграничная власть развращает”.

…Монахиня приглашает посмотреть спальни детей.

Комнаты напоминают загородный пансионат. Между рядами двухэтажных деревянных кроватей — полки с книгами. В каждой спальне — полное собрание житий святых. На стенах — иконы и лампадки. Никаких мягких игрушек и кукол. На многих тумбочках — фарфоровые фигурки ангелочков и в рамках фотографии духовника — отца Петра.

Мне показывают кровать, где спала Валя. У ее соседки Марины глаза на мокром месте. Девочка объясняет: “Скучаю по подружке”.

Спрашиваю у воспитанниц о тысяче земных поклонов, которые, со слов Валентины, в монастыре дают в качестве наказания, и девочки заливаются смехом.

— “Тысяча поклонов” — это чисто монастырская шутка, выражение, тождественное слову “много”, гиперболическая вещь, — объясняет матушка Антония. — Детям дают обычно 12 поклонов, от силы — 20. Думаете, им трудно? Они сами шутят: “Упал, отжался”.

— А что скажете насчет 12–дневных затворов на одной воде и сухарях, о которых пишет Валя?

— Валя — фантазерка. Она срывала молитвы. За нарушение устава ее и еще одну девушку просто отселили в отдельное помещение. Это никакой не карцер и не подвал, как Валя описывает. Это отапливаемое помещение, в котором сейчас живут наши сестры. Они питались в трапезной. Конечно, обе были лишены мороженого, сладостей и детских прогулок. С ними все время вели воспитательные беседы. У нас это называется системой индивидуального воспитания…

Из рассказа бывшей воспитанницы Насти: “В последнее время в монастыре стали делать затворы. Сначала это воспринималось нормально. По три дня мы молились за Россию. Нас группами по десять человек собирали в каком-нибудь помещении — нужно было не спать, не есть. Конечно, многие, как и я, не выдерживали, отключались, валились с ног. Но воспринимали это как благое дело. Но вскоре стало так: ах, ты провинился — тогда отправишься в затвор. Это стало наказанием”.

Пересказываю монахине воспоминания Насти. Ответ категоричный: “Врет”.

Накануне психолог отделения медико-социальной помощи детям и подросткам Инна Баушева, наблюдающая девушку в московском приюте, дала собственные комментарии: “После побега Вали прошло уже больше месяца. За этот период с девочкой беседовали представители многих комиссий, в том числе и следователи прокуратуры. Если бы ребенок обманывал, в его рассказе прослеживались бы разночтения, со временем девочка могла бы забыть о каких–то выдуманных деталях. Но в Валиных показаниях каждый раз прослеживается очень четкое описание событий. Психологическая экспертиза показала: у девушки нет тенденции к преувеличению.

Будьте готовы к тому, что дети в монастыре не подтвердят Валиных слов. Монахини сейчас избрали очень выгодную позицию жертв. Мол, на наш православный приют нападают внешние враги, а мы защищаем наш дом. Это известный феномен: авторитет наставников настолько велик, что их слова воспринимаются как истина. Вся система в монастыре направлена на то, чтобы лишить воспитанников критичности. Подразумевается, что они должны абсолютно верить, и только. Это жизнь по монастырским понятиям. Дети в ней — духовные рабы. Любое инакомыслие жестоко подавляется. Например, Валя описывала случай, когда за какую–то провинность руку ее младшей сестры воспитатель сунула в огонь. Чтобы ожог остался не только на коже, но и на душе. Валю наказывали не раз, но она оказалась одной из немногих, кто способен на протест”.

…Я задаю матушке Антонии провокационный вопрос:

— Валя уже сбегала один раз из монастыря. Не лучше ли было дать ей возможность самой распоряжаться своей жизнью?

— Валю в переходном возрасте стало тянуть в мир. В первый раз, когда она убежала из монастыря, за три часа они с подругой успели накраситься, навести немыслимые прически, надеть штаны… Когда наши сестры приехали к ним, девочек сначала не узнали.

Батюшка тогда предложил отправить Валю в детский дом, чтобы она оценила, что потеряла, но сестры вступились за девочку. Ее мать, умирая в монастыре от рака, просила “довести до ума” Валю, приглядывать за ней, пока та не станет совершеннолетней.

Теперь, когда Валя второй раз сбежала и навела клевету на монастырь, мы, конечно, сто раз пожалели, что оставили ее в приюте.

— За что ей и Свете Кузнецовой отрезали волосы?

— Для девушек, которые воспитаны в церковной среде, это стыдно и неприятно. Чтобы образумить и укротить страсти, пришлось прибегнуть к крайней мере.

Из воспоминаний Евы: “В монастыре нам без конца твердили о скором конце света. В случае побега нас обещали проклясть. Мы знали, что монахини могли читать определенные молитвы, чтобы наслать на человека и его близких всевозможные хвори и даже смерть.

Я стала делать все, чтобы монахини меня сами выгнали из монастыря. Однажды воспитательница попыталась отобрать у меня письмо, которое я писала подруге, я стала сопротивляться, в результате мы подрались. И, к великой моей радости, меня выгнали из Боголюбова”.

Из воспоминаний Насти: “Физический труд изматывал сильно. Но невыносимо было, когда нам стали запрещать с кем–либо общаться, говорили: “Смиритесь. Вы умерли для мира”. Можно было уйти из монастыря, перемахнув через забор, но труднее было преодолеть психологический барьер. Я не скажу, что к нам применяли гипноз, но определенное воздействие, конечно, мы ощущали. Последней каплей стал инцидент с моей мамой. От нее стали требовать, чтобы она переоформила дом на родственницу одной из монахинь. А когда она отказалась, ее обвинили в колдовстве, в развращении сестер. Помощница благочинной с двумя братьями маме заломили руки и вывели из монастыря. Я ушла следом за ней. Отец Петр никогда бы не отпустил меня. Он воспринимал меня как внучку, я выросла у него на глазах. Я слишком долго терпела и ушла без его благословения”.

“Сатана нападает и клевещет”

А мы тем временем поднимаемся на третий этаж, где располагаются учебные классы.

— Конечно, монастырские дети отличаются от других моих учеников из Новосельской школы. Они прилежней, с ними я отдыхаю душой, — говорит светский педагог Елена Макарова, живущая в соседнем поселке.

Каждую четверть воспитанники приюта проходят в сельской школе аттестацию, пишут итоговые контрольные, сдают промежуточные экзамены.

Кроме общеобразовательных предметов с воспитанницами занимаются вышиванием, флористикой, живописью, кулинарией и учат переплетать книги.

— Говорят, вы не приемлете ЕГЭ?

— Против Единого государственного экзамена протестует не только православная общественность, но и многие известные педагоги. Мы надеемся, что к концу учебного года будет разработана какая–то альтернатива. Например, в прошлом году одной нашей выпускнице, которая попала к нам после тяжелой аварии, разрешили по справке не сдавать ЕГЭ. И это не стало помехой в дальнейшей ее учебе. Девочка благополучно поступила в институт.

— Не опасаетесь, что после письма Вали многие из родителей захотят забрать своих детей из приюта?

— После ее побега к нам пришли специалисты из отдела опеки и отдела по делам несовершеннолетних. Они увели воспитанниц и беседовали с ними с глазу на глаз. Каждой предлагали позвонить родителям и уехать из монастыря. Одна девочка клюнула. Прикатила домой в Ростовскую область, мы дали ей машину. А у мамы молодой муж, двое малолетних детей. Живут все в однокомнатной квартире. Мать сходу стала ее определять в местный интернат, девочка в слезы. В общем, помыкалась она месяц, позвонила нам: “Хочу вернуться!”

Бывшая воспитанница монастыря Ева, ныне студентка медицинского института, свое житье–бытье в монастыре вспоминает как страшный сон. А Настя на наш вопрос: “Не осталась ли у тебя обида на монастырь?” — отвечает:“То, что я испытываю, это не обида. На зверей не обижаются. Пусть вернут московскую квартиру и сделают маму опять нормальным человеком. К Богу отношение у меня не изменилось. Я знаю, что Он есть, и мне с Ним легче. Прошел год, как я ушла из монастыря, но, если честно, я монахинь до сих пор боюсь”.

Из беседы с психологом Инной Баушевой: “Несомненно, что многие из воспитанников не смогут найти себя вне стен монастыря. Представляете систему эмоционального насилия? Такие дети дезориентированы. Их представления о реальности крайне ограничены и искажены. Они могут стать жертвами шарлатанов и насильников, так как привычка отдавать другим людям ответственность за свою жизнь формирует социально беспомощную личность. Им непросто будет создать семью. И тогда останется только один путь — надеяться на защиту монастыря, другой защиты они не знают”.

Настя смогла адаптироваться вне стен монастыря. Благодаря сердобольным людям смогла восстановить свидетельство о рождении и получить паспорт. Девушку приютили у себя родственники в Химках. Она поступила в колледж, ныне осваивает специальность ландшафтного дизайнера.

Над беглянкой Валей до ее совершеннолетия уже оформляет попечительство одна из православных верующих из Владимирской области.

Только благодаря поднявшемуся вокруг монастыря скандалу пожилой женщине Алине Прокопьевне Горбуленко удалось забрать из обители свою внучку. В 17 лет Ольга Кочанова поехала на экскурсию в обитель и не вернулась домой. На протяжении четырех лет бабушка и мама пытались вызволить Олю из монастыря. И только на днях Оля — бывшая спортсменка и отличница — покинула стены обители. На костылях.

Не могут ничего узнать о судьбе своей единственной дочери — 22-летней Алевтины — и супруги Теленковы. Девушка ушла в монастырь и пропала.

ххх

Точку в этой истории должны поставить правоохранительные органы. Третью неделю Следственный комитет при Прокуратуре РФ по Владимирской области проводит в монастыре доследственную проверку. Расследование этой ситуации взяла под контроль и Общественная палата РФ.

В обители между тем надеются расширить детский приют, для чего уже сейчас начали бомбардировать письмами всевозможные инстанции с просьбой отдать им здание бывшей монастырской гостиницы, где сейчас располагается поселковая больница…

По материалам: mk.ru