Формула протеста: некоторые события можно отсрочить – но не отменить

25.08.2020 14:13

Когда диктатор разгоняет мирный протест, он полагает, что спасает страну. На самом же деле, он обрекает ее на худший сценарий.

Авторитарные люди обычно верят, что революции происходят из-за недосмотра спецслужб. Хотя в реальности любая революция – это всего лишь наказание за профнепригодность. Впрочем, этого не удастся объяснить сторонникам теории заговоров. Они привыкли не верить в людей и верить в царя – и именно из этого коктейля рождается протест, который выходит на улицы.

В основе любой революции лежит убеждение, что революция невозможна. Ее спусковой крючок – это вера в то, что власть не ошибается, а все недовольные «проплачены».

Чем дольше человек находится «наверху», тем меньше он понимает тех, кто «внизу». Общество – живой организм. Оно постоянно меняется. Устает от прежних лозунгов, проникается новыми, хочет странного и не хочет прежнего. Поколения сменяют друг друга, на арену выходят новые дети, для которых флаги дедов – вовсе не повод не хотеть своих собственных.

Единственный способ реакции на это – это ротация власти. Только она дарит руководителям способность чувствовать страну. И чем дольше не меняется в чиновничьем кабинете президентский портрет, тем хуже власть понимает своих сограждан.

Отсутствие оппозиции – это еще один ингредиент в революционном коктейле. Потому что оппозиция переводит протест в политическую плоскость. Те же, кто уничтожает политическую жизнь на корню, по сути, запирают наглухо котел. И если вода в нем закипит – то крышку попросту сорвет.

Авторитарные сторонники порядка убеждены, что уличные протесты, митинги и демонстрации – это опасно. Что они – проявление слабости государства. На самом же деле, право на публичное несогласие – это символ устойчивости системы. И мощь государственного организма измеряется не отсутствием политической дискуссии, а ее наличием.

Потому что отсутствие дискуссии – это первый признак того, что «что-то пошло не так». Ни одна – пусть даже самая мононациональная страна – не может шагать строем и хотеть одинакового. В ней есть разные люди, которые желают разного. Бюджетники будут хотеть увеличения зарплат. Предприниматели – снижения налогов. Автомобилисты – широких дорог. Пешеходы – просторных тротуаров. В каждой стране найдется множество внутренних вопросов, по которым общество станет дробиться. А у каждой группы будет своя повестка, программа, интересы и стремление их защитить.

Тот же парламент нужен для того, чтобы балансировать интересы всех этих разных людей. Чтобы любой закон был максимально близок к точке межгруппового консенсуса. Если парламент перестает быть местом для дискуссии, это значит, что в стране нет парламента.

Кстати, этот же принцип служит прекрасным маркером оккупированных территорий. Тех самых, где государство-оккупант пытается создать иллюзию всеобщего консенсуса. Так, например, в довоенном Крыму звучали самые разные голоса. Проукраинские и пророссийские. Голоса тех, кто говорил от лица крымских татар, и тех, кто говорил от лица других этнических групп. Им всем находилось место в телеэфирах и на дебатах. Но вся эта разноголосица исчезла в тот момент, когда случилась аннексия. Крым отныне – это территория показного единодушия. Прекрасный показатель того, что за последние шесть лет там не осталось места свободе.

Впрочем, не Крымом единым. Некоторые государства пытаются заключать со своим народом социальный контракт. В рамках которого отбирают политические свободы в обмен на содержимое холодильников. Но и эта схема довольно неустойчива. Любой экономический кризис рискует этот контракт разорвать. Обеднение вызывает недовольство. Недовольство провоцирует голоса. Голоса рождают политический запрос. И в этот момент все зависит лишь от того, как именно властная вертикаль станет реагировать на новый вызов.

Можно разморозить режим. Регистрировать оппозиционные партии, давать им доступ к медиа, снижать проходные барьеры. Делать все, чтобы дискуссия и недовольство канализировались в парламенте. А можно объявить несогласных «агентами» и начать зачищать страну от тех, кто хочет, чтобы его голос был услышан.

Но в том и особенность, что второй подход не является панацеей. Он может дать краткосрочный эффект здесь и сейчас. Но его долгосрочные последствия будут печальными. Если власть рубит под корень официальную политику и мирный протест – ему на смену рано или поздно приходит протест силовой. Это старая как мир формула: тоталитарным режимам способны противостоять только тоталитарные идеологии. И не стоит удивляться тому, что жестокому послевоенному советскому государству были готовы оказывать сопротивление не менее жесткие в своих методах повстанцы из ОУН-УПА.

Кстати, наблюдение за протестами в Беларуси заставляет вспомнить еще одну формулу революции. Любое столкновение власти и протеста – это история про повышение ставок. Кто первый скажет «пас» – тот и проиграл. Но стоит помнить, что если ты не хочешь договариваться с мирными горожанами, то есть шанс, что в следующий раз их место займут куда более радикальные. И итоги этого противостояния окажутся куда более серьезными по своим последствиям.

Авторитарные правители воспринимают переговоры как слабость. Они нередко убеждают себя, что страна находится в состоянии «осажденной крепости», и все, что происходит на улицах, склонны расценивать как «предательство» и «бунт во время войны». Но только победа над мирным протестом вовсе не обязательно означает, что угроза исчезла. Напротив, это нередко означает лишь то, что ставки будущего восстания будут выше, а методы жестче.

Некоторые события можно лишь отсрочить – но не отменить.