Эти вопросы стоит задавать себе накануне конституционного референдума, который Путин решился провести, даже игнорируя смертельную опасность для многих своих соотечественников, которые из избирателей уже спустя несколько недель могут превратиться в жертв коронавируса. Но если Путин не боится этих мертвых душ, значит, он крайне заинтересован в легитимизации своей почти монаршей власти. Почему?
После второго срока Путина все было иначе. Несмотря на то, что у российского президента были все возможности сохранить власть путем все тех же изменений в Конституцию, он постоянно уверял, что такие изменения неприемлемы и что он ни в коем случае не пойдет на нарушение закона. В результате был избран вариант местоблюстителя, новым президентом стал будущий глава правительства Дмитрий Медведев, а Путин переместился в кресло премьера и стал готовиться к возвращению в Кремль. Почему же сейчас нельзя было пойти таким же путем? Почему Путин не захотел вновь стать формальным главой правительства или председателем какого-нибудь Госсовета и дождаться окончания срока полномочий местоблюстителя своего престола?
Ответить на этот вопрос не так уж сложно. Во-первых, после своего второго срока Путин еще не был таким очевидным диктатором России, как сегодня. Он вынужден был считаться с клановыми интересами, которые тогда касались не только систематического разворовывания страны, а и политики тоже. Именно поэтому путинским преемником стал именно продюсируемый семейством Бориса Ельцина Дмитрий Медведев, а не избранник самого Путина Сергей Иванов, которому уже успели неформально «присягнуть» силовики. Но, с другой стороны, даже при всей своей тогдашней слабости, Путин мог рассчитывать на баланс интересов – проще говоря, он не сомневался, что все договоренности будут соблюдены, с поста премьера его никто не снимет и по окончании срока полномочий Медведева он, если захочет, вернется в Кремль.
Сейчас ситуация совершенно иная. Речь идет о выживании диктатора, который элементарно боится за свою безопасность в случае потери даже части полномочий, который сознательно разрушил все клановые балансы – последней каплей стала замена премьера – и который не может больше доверять никаким гарантиям и обещаниям. Путинское государство после аннексии Крыма значительно отличается от путинского государства после разгрома ЮКОСа, по большому счету – это две разные страны, хоть и обе – мрачные и бесперспективные, вырождающиеся. Но в государстве разгрома ЮКОСа Путин – как и все россияне – мог чувствовать себя увереннее и представлял себе перспективы. В государстве после аннексии Крыма не уверенно ни чувствует себя никто – ни Путин, ни его подданные. Поэтому правитель то и дело гонит россиян на убой – то на Донбасс, то в Сирию, то на парад, то на референдум.
В 1999 году, отмечая 100 дней премьерства Владимира Путина – тогда уже несомненного для меня ельцинского преемника – я отмечал, что построенный им режим будет похож на позднефранкистскую Испанию, а сам Путин станет российским каудильо. Приведу небольшую цитату:
«Это будет государство, в котором власть будет опираться вовсе не на энтузиазм активной части общества, как Ельцин в начале 90-х. А на спецслужбы и армейскую верхушку, на людей, которые и без того играли важнейшую роль в процессах последнего десятилетия, но, устав от революционной неопределенности, решили подменить ее реставрационной стабильностью. В этом государстве будет сплоченная элита – и политическая, и экономическая. Оппозиция будет приветствовать принципиальные решения властей, критикуя лишь их отдельные детали либо методы, которыми будут проводиться в жизнь эти решения. Права собственников будут обеспечены отказом государства от возможного пересмотра итогов приватизации и ведущей ролью властей и близких к ним бизнесменов в экономических процессах. У региональной власти федеральная возьмет ровно столько полномочий, сколько ей будет необходимо. Сепаратизм на какое-то время станет историческим явлением. В этом государстве не будет свободы слова. Внешне все сохранится – негосударственные издания и телеканалы, свободный доступ в Интернет… Но выступления президента все будут комментировать почти одинаково, даже в интернетовских изданиях.
Большинству населения все это будет неважно. Большинство будет уверено, что строит сильную Россию, готовую покончить с терроризмом, коррупцией и экономическим кризисом. О перестроечной демократии будут вспоминать как о времени сплошных разочарований».
К такому прогнозу многие мои читатели отнеслись тогда недоверчиво, решив, что я совершенно зря приписывая молодому энергичному Путину черты дряхлеющего Франко, а стабильно развивающейся России – облик позднефранкистской Испании. Однако в целом я не ошибся: именно такое государство, «новое государство», было Путиным и построено. Хотя действительно, в одном мои критики были правы – это была не Испания начала 70-х, а Испания 50-60 годов прошлого века, развивавшаяся при относительном элитном консенсусе и поддержке, равнодушии или вынужденном согласии большинства населения с франкистским экспериментом. Многим после ужасов Гражданской войны 30-х и предшествующего войне периода перманентной нестабильности и это казалось благом.
Однако сейчас, вот именно сейчас мы приходим к позднефранкистской Испании. Каудильо стареет на глазах и теряет энергетику – достаточно проследить за его поведением во время разгара эпидемии коронавируса, за этим прозябанием в бункере и одиночеством на протокольных церемониях. Диктатор сегодня думает только о себе, о своей собственной безопасности, о своем собственном выживании. Именно поэтому он сделает все возможное, чтобы умереть президентом Российской Федерации. И чтобы сохранить в неприкосновенности свое посткрымское государство. Потому что другого государства у Владимира Путина уже не будет. Кроме Крыма, победобесия и прочей шовинистической трескотни Путину нечего предложить россиянам – как и любой случайный человек у власти, Путин умеет управлять страной только во времена шальных денег. Кризисный менеджер из него никакой.
Что это означает для нас? Понятно, что ни о каком возвращении Крыма, ни о каком уходе россиян с Донбасса, ни о каком прекращении войны не нужно даже мечтать. Этого просто не будет. Надеяться нужно на то, что испаряющаяся энергетика и экономический крах России, который был бы очень кстати, удержат Владимира Путина от большой войны после его переизбрания на пятый срок.
Потому что как он будет рассуждать после этого переизбрания? Что ему придется остаться в истории просто президентом, который присоединил какой-то несчастный Крым? А как же Киев, Одесса, Харьков, Минск, Витебск? Неужели над этими городами и после его смерти будут развиваться не русские, а чужие флаги? Неужели русские люди в этих старинных российских городах так и будут угодливо кланяться американским послам? Да не бывать этому!
И ему, конечно же, очень будет хотеться обрушить всю мощь своей политической машины и армии для отвоевания этих давних русских земель. Мы можем только надеяться, что он будет осторожен, что экономика ему не позволит, что болезни помешают. Но, пока Путин жив и в Кремле, мы должны помнить: русские танки в Харькове, русские корабли в Одессе и русские бомбардировщики над Киевом – это не чья-то сумеречная фантазия, а наше возможное будущее, к которому просто нужно быть готовым. Готовым к годам, может – к десятилетиям конфронтации. К дестабилизации, диверсиям, войнам, новым беженцам. Все это вполне может быть. Потому что понятно, какой будет Россия при стареющем Путине. Она будет деградирующей. Она будет гниющей. Она будет агрессивной. От нее в буквальном смысле слова будет исходить зло. И все – ради того, чтобы правитель спокойно умер в одной из своих бесчисленных резиденций и был торжественно похоронен потрясенной свитой.
Будущее такой России и предсказывать неинтересно. Скучная, темная страна, в которой время остановилось, а люди выродились.
Гораздо интереснее, какой будет Россия после Путина. Потому что понятно, что сохранять путинскую Россию без Путина никому, даже его ближайшим соратникам окажется невозможно и невыгодно. Процесс российского государственного строительства после Путина будет напоминать процесс советского государственного строительства после Сталина. Нет, не перестройка – до нее будет еще далеко. Оттепель.
И вот тут для нас возникает окно возможностей – разумеется, в том случае, если в самой Украине на момент этой оттепели будет адекватная власть, а не очередная клоунада с пропеллером. Потому что оттепель – это когда нормализуются отношения с Западом и с соседями. Не то чтобы признают, что мы в чем-то были правы, а просто отметят, что нужно возвращаться к конструктивному диалогу. С Донбасса – там к тому времени почти не останется населения – с облегчением уйдут. От Крыма не откажутся, но создадут комиссию по обсуждению проблемы и, кстати, назовут именем Мустафы Джемилева одну из центральных улиц – нет-нет, не Симферополя – Москвы. Не будут противиться нашему вступлению в ЕС и не будут мешать нашему вступлению в НАТО, хотя и бойкотируют саммит, на котором будет принято решение о расширении альянса.
Словом, после Путина у нас будет 5-10 лет для того, чтобы решить основные проблемы двусторонних отношений и отгородиться от России хотя бы виртуальной стеной безопасности в виде НАТО и Евросоюза. Но если мы опять начнем кричать, что теперь там демократия, а у нас не совсем, что мы опять братья и сестры и зачем нам на Запад, когда на Востоке такие перемены – ну что ж, тогда мы опять без штанов и с саблей дождемся следующего Путина, мечтающего о российских флагах над русским Киевом. И все начнется по новой.
Но тут уж украинцам точно никто не будет виноват, кроме них самих. Даже Путина не обвинишь.