На самом деле в так называемой формуле Штайнмайера речь идет только об одном моменте: привязке законодательного введения особого статуса для неподконтрольных территорий к проведению местных выборов. А вот дальше начинаются различные интерпретации.
Ведь Россия явно хочет, чтобы вопрос выборов решался в отрыве от вопросов безопасности, в то время как Украина говорит о необходимости выполнения целого ряда предпосылок. Они законодательно прописаны и заключаются в выводе российских войск и хотя бы международном контроле над неконтролируемым сейчас участком российско-украинской границы. Кроме того, должны быть условия, которые позволят этим выборам быть свободными и демократичными. Это предполагает деятельность на этих территориях украинских СМИ, ЦИК, украинских политических партий и свободной агитации их представителями. Понятно, что безопасность им всем пока никто гарантировать не может. Все эти вопросы нужно решать до выборов.
Но дело в том, что в формуле вообще не упоминается о разведении войск, и это также дает простор для интерпретаций. Все зависит от того, к какому решению придут на высшем уровне представители четырех стран в нормандской формате.
Насколько я понимаю, позиция украинской стороны сегодня выглядит так: вы хотите формулу Штайнмайера, чтобы привязать выборы к предоставлению особого статуса — без вопросов. Но давайте прежде всего выполним предпосылки, прописанные в Минских договоренностях. И если российская сторона на это не пойдет, то украинская дипломатия сможет сказать — ну что ж, мы хотели решить, а вы не даете. Поэтому ответственность за срыв очередных переговоров ляжет на российскую сторону.
Есть ли здесь для нас опасность? Она будет зависеть от того, насколько Киеву, президенту Зеленскому и украинской дипломатии удастся противодействовать российскому давлению. Потому что Кремль явно хочет играть на том, что заключить мир — одно из предвыборных обязательств Зеленского. А это создает завышенные ожидания у украинских граждан, что на руку Кремлю. Далее возникает вопрос, насколько понимает это сам Зеленский?
Кстати, когда украинцев конкретно спрашивают, готовы ли они на закрепление в Конституции особого статуса для ныне неподконтрольных территорий, проведение выборов на условиях боевиков, создание так называемой «народной милиции», то против выступает не просто большинство по всей стране, но даже и большинство на Востоке, и большинство электората «Слуги народа». Даже большинство, хотя и относительное, электората ОПЗЖ выступает против. Опять же, когда украинских граждан спрашивают, а на каких условиях эти оккупированные территории должны вернуться в состав Украины, 54% украинцев (и эта цифра довольно стабильна) говорят о том, что на тех же условиях, что и раньше. Таковы результаты июньского опроса Фонда «Демократические инициативы» совместно с социологической службой Центра Разумкова.
Закрепление особого статуса в Конституции не будет — это то, что министр иностранных дел Вадим Пристайко очень четко артикулировал на пресс-конференции во время YES. В Минских договоренностях записано, что этот статус должен быть закреплен на постоянной основе. И что значит на постоянной? Это может быть закреплено и законом об особенностях местного самоуправления, который уже существует. Хотя россияне настаивают именно на Конституции.
Что подразумевается под особым статусом, прописано в примечаниях тех же Минских договоренностей. Согласно ему, должна быть создана «народная милиция», суды и прокуратура будут назначаться по согласованию с представителями неподконтрольных территорий, особый статус будет иметь русский язык, особые экономические отношения с РФ. Это довольно неприятные для нас вещи, и эта часть Минских договоренностей нам не выгодна. Но мы ставим это в общий контекст достижения безопасности и проведения свободных выборов. Дойдем ли до этого?
Очевидно, что до этого еще очень долгий путь. Россияне хотят все сделать быстро и сразу. Их главная идея заключается в том, чтобы условно признать ныне оккупированную часть Донбасса территорией Украины, но сохранить рычаги влияния на этой территории. Украинская позиция иная. Кроме того, я бы хотел отметить, что в Минских договоренностях нет упоминания о ЛНР или ДНР, то есть речь идет не о так называемых «республиканских парламентах», а всего лишь о выборах в местные советы.
Вокруг этих вопросов идет очень жесткая борьба, и не только дипломатическая. Путин явно использует и экономический шантаж Украины, и вооруженную агрессию. Нынешние обстрелы являются давлением на украинскую позицию в ходе переговоров. Но все это позволяет нам сказать — извините, но не выполнен даже первый пункт Минских договоренностей о стабильном перемирии. И это дает нам возможность апеллировать к продолжению санкций. Потому что в решениях, в частности ЕС, говорится: санкции по отношению к России будут действовать до полного выполнения Минска. Это наши дипломатические козыри.
Есть вещи, вокруг которых мы можем продолжать вести борьбу.
Возьмем разведение войск, которое не предусмотрено минскими договоренностям, где речь идет лишь о перемирии и взаимном отводе тяжелого вооружения. Последнее формально произошло, хотя боевики и Россия действительно стабильно нарушают и продолжают использовать тяжелое оружие. А вот предложение разведения войск — это нечто новое, и не предусмотрено минскими договоренностями. Предыдущая власть приняла решение, что следует попробовать развести войска в трех точках: Станица Луганская, Золотое и Петровское. Но было также прописано, что это может произойти лишь при условии устойчивого перемирия, а его нет. Обстрелы идут постоянно. И тем не менее Зеленский пошел на разведение войск в Станице Луганской. Сказав, что в дальнейшем мы сможем это сделать и в Золотом, и в Петровском, а затем — в целом по всей линии разграничения. Впрочем, российская сторона на самом деле не пошла на адекватные меры со своей стороны — боевики так полностью и не отошли от Станицы Луганской и Северского Донца, и не демонтировали свои фортификации. Поэтому сейчас украинская дипломатия может сказать Западу — а там и Макрон, и Трамп, и в меньшей степени Меркель хотят достичь какого-то прорыва за счет Украины — мы свои шаги делаем, а русские не хотят.
Возникают еще некоторые моменты. Поскольку линия разграничения в Станице Луганской проходит прямо через реку Северский Донец, то отвод войск там привел к тому, что часть поселения этого поселка оказалась в серой зоне. И такая же ситуация будет в других местах, где будет разведение войск. Возникает вопрос, а как мы будем обеспечивать безопасность украинских граждан, находящихся в этой серой зоне? Иметь там патрули украинской полиции? Ведь это не вооруженные силы. По крайней мере украинская сторона может на этом настаивать и в этом наш козырь.
Еще одна вещь, которую мы тоже можем выдвигать как козырь, заключается в том, что Дебальцево должно находиться в украинской зоне контроля. Россияне здесь нарушили Минск-2 с самого начала. Словом, нам есть что выдвигать.
А дальше — тяжелые переговоры.
Условно говоря, все надо будет «выгрызать». И очень важно, чтобы это понимал президент Зеленский. Потому политическое решение за ним. Ранее Петр Порошенко мог сказать западным партнерам: «Я — за, но вы видите, какой у меня неподконтрольный парламент». И тогда это работало. Более того, в 2015—2016 году Запад давил на нас с тем, чтобы мы поскорее закрепили особый статус в Конституции и шли к выборам. Была не только так называемая формула Штайнмайера, но и «план Мореля». И депутаты бы за это не голосовали.
Труднее придется Зеленскому: он не может воспользоваться парламентом как прикрытием, потому что у него там пока послушное большинство, и все об этом знают. И здесь он может опираться на нынешнее общественное мнение, которое против указанных компромиссов. В конце концов, он может апеллировать к активной части украинского общества, ветеранам АТО, экспертной среде, которые выступают против неоправданных уступок. И это хорошие аргументы, которые он может использовать. Если захочет.
Сейчас мы формально согласны на формулу, но все равно говорим, что никакого движения к выборам и особому статусу без наших условий не будет. Вопрос в том, удастся ли России, Западу совместно выбить у Зеленского какие-то уступки. И как твердо он будет сопротивляться тому, что не вписывается в наши интересы?
Есть уступки, на которые мы теоретически можем пойти.
Например, большинство украинских граждан выступает против полной амнистии для боевиков, одновременно выступая за амнистию тех, кто не совершил тяжких преступлений. Еще есть люстрация. Представим, что начинается реинтеграция. Что мы будем делать с теми людьми, которые работали в так называемых «государственных структурах ЛДНР»? Здесь тоже могут быть компромиссы — например, в отношении людей, которые работали в структурах, ответственных за социальную защиту, здравоохранение, пожарную охрану, жилищно-коммунальное хозяйство. Такие компромиссы возможны. А также нужны в случае того, когда Путин все же пойдет на наши условия, и ему нужно будет спасать лицо перед своими избирателями.
Какой смысл соглашаться на уступки для Путина?
Сейчас в России тяжелая ситуация, а экономические санкции — по крайней мере секторальные, продолжают донимать. Приостановлено участие России в Большой восьмерке. В конце концов, для Путина война в Донбассе тоже затратная. Хотя переоценивать эти факторы не стоит.
У нас же ситуация не изменилась: мы теряем людей. Мы хотим, чтобы перестали стрелять. Мы можем легко прекратить стрельбу, согласившись на условия Путина. Но в наших ли это интересах? Очевидно, нет. Поэтому мы выдвигаем свои условия.
Формулу, на которую Киев как бы соглашается, в интерпретации министра иностранных дел нельзя назвать «зрадой». Вопрос в том, удастся ли нам отстоять наши требования. И достаточно ли это осознает президент Зеленский. Потому имея такой большой рейтинг, он легко может выйти перед избирателями и объявить — вот, я принес вам мир. Вот только на чьих условиях?