Наше прошлое задает стандарты поведения и логику реакций. То, как мы голосуем и поступаем похоже на сеанс у психоаналитика. Наши последние тридцать лет жизни – это лишь исповедь на кушетке. Пускай даже на этой кушетке лежит целая страна.
Украина меняется, но некоторые вещи остаются неизменными. В нашем багаже – несколько столетий жизни в составе чужих империй. Отсутствие опыта собственной государственности. Привычка воспринимать любого носителя власти как чужака, присланного из метрополии. Все это делает украинцев чемпионами по выживанию в чужих государствах. И превращается в балласт, когда речь заходит о строительстве своего.
Страна подозрительных людей
Так уж вышло, что украинские граждане – носители самых отчаянных антиэлитарных настроений. Мы привыкли повторять, что это общемировой тренд, но в случае нашей страны – это скорее историческая традиция. Украинские земли в разные эпохи были частью чужих империй, а потому категория «права» и «закона» воспринималось здесь как нечто чуждое, обслуживающее интересы метрополии. Любой носитель должности и полномочий всегда воспринимался тут как представитель интересов условного «поработителя».
Отсутствие опыта государственности дало о себе знать в тот момент, когда на карте появилась независимая Украина. Потому что фронда по отношению к любому начальнику никуда не делась. А за последние четверть века – лишь усилилась. Каждый, кто решит перейти из категории «один из нас» в статус распорядителя коллективным ресурсом – сиречь, «элит» – очень быстро оказывается в роли изгнанника.
Вся эта ситуация рождает ситуацию «отрицательного отбора». Если вы не воспринимаете чиновника как «своего», то у вас нет ни малейшей мотивации, чтобы платить ему рыночную зарплату. Как следствие, нет даже теоретической возможности, что на госслужбу решат пойти профессионалы, которые не хотят воровать.
Впрочем, недоверие к власти и вертикали – это лишь часть правды. Главная проблема в том, что украинцы вообще мало кому доверяют. В странах северной Европы индекс межличностного доверия – порядка 60%. В Центральной Европе – порядка 40%. В Украине он колеблется в районе 25%. По этому показателю мы близки к Бангладеш и Пакистану.
Это все было бесценным, когда речь шла о логике выживания. Когда вокруг украинца плескался огромный социальный океан, существующий по чужим правилам и управляемый извне. Сфера ответственности каждого ограничивалась своим домом и своими близкими. В конечном счете именно это и привело к рождению того социального договора, который проявился в стране после 1991 года.
Свое и чужое
Девяностые годы были периодом “дерибана” советского наследства. Разница была лишь в масштабах. Кто-то “отжимал” у государства завод. Кто-то – ставил гараж на детской площадке. Никто не считал зазорным переводить “общественное благо” в категорию “персонального”. Личные квадратные метры были в приоритете – коллективное достояние воспринималось как ценность лишь в том случае, если его можно было приватизировать.
Итогом процесса стал 2014 год. Майдан и российское вторжение смогли вырвать часть общества из анабиоза. Оказалось, что институциональному «чужому» может противостоять лишь институциональное «свое». В результате мы увидели добровольцев, волонтеров и активистов. Всех тех, кто решил инвестировать персональное – в коллективное. Но для пассивного большинства логика отношений со своим государством осталась прежней.
Их отношение к институциональной Украине варьируется в диапазоне от «тумбочки с деньгами» до «поработителя и угнетателя». При этом обыватель любит кивать на примеры успешных стран, забывая о том, что комфорт каждой из них – дело рук ее граждан. Любые недостатки – это всегда продолжение достоинств и наоборот. Но принять эту простую аксиому означает взять на себя ответственность. В том числе за свое настоящее и будущее. А это рискует вывести обывателя из зоны комфорта. Поэтому он предпочитает упорно искать виновных, где угодно – но лишь не в зеркале.
Порой создается ощущение, что столетия колониального статуса сформировали у украинского обывателя синдром выученной беспомощности. В 1967 году американский психолог Мартин Селигман описал его как состояние, в котором человек не пытается улучшить свое состояние и положение. Он пассивен, отказывается от действий, теряет чувство свободы и контроля, не верит в свои силы.
Вдобавок, многое упирается в готовность брать на себя ответственность. В психологии за это отвечает понятие «локус контроля». Люди с внешним локусом контроля списывают свои успехи и неудачи на внешние факторы и обстоятельства. И наоборот – люди с внутренним локусом контроля возлагают ответственность за обстоятельства своей жизни на себя. Этот критерий работает не только на индивидуальном уровне. Во многом, разница между успешными странами и аутсайдерами состоит именно в том, к какой категории принадлежит большинство ее граждан.
Любая ошибка ценна выводами. Если обыватель не признает своих ошибок – то и выводов делать из них не станет. В итоге Украина сегодня движется вперед по принципу «квадратного колеса» - когда любой прогресс возможен лишь благодаря сверхусилиям горстки людей, переворачивающих страну с одной грани на другую.
Ад – это другие
Украина привыкла гордиться сменяемостью власти. Но при этом смена первых лиц в нашей стране отличается от того, как это происходит в развитых странах.
В устойчивых демократиях существует солидарная легитимность. Именно она объединяет действующую власть с предшественниками и наследниками. У них могут быть разные программы, но главный посыл остается универсальным: мы правим, потому что наши права на власть не меньше, чем у предшественника. А в украинской реальности работает иной посыл: мы правим, потому что прав на власть у нас больше, чем у предшественника.
Все это приводит к тому, что каждая смена власти в стране проходит по кризисному сценарию. Любая новая власть отрицает легитимность предыдущей. А каждый новый президент отрицает предшественника и созданный им вариант государственности. Справедливости ради нужно сказать, что это не только наша родовая болезнь – в такой же ловушке регулярно оказываются страны Латинской Америки. Впрочем, это не отменяет токсичности подхода. Наоборот – подтверждает.
В результате любая украинская оппозиция всякий раз предлагает переучредить страну. Более того – в качестве реальной оппозиции избиратель воспринимает лишь тех, кто предлагает «старый мир разрушить до основанья». Все, кто не хочет снести выстроенное здание, – воспринимаются как оппозиция понарошку.
До недавнего времени эти качели объяснялись еще и цивилизационными метаниями Украины. Носители пророссийской визии будущего не могли согласиться со своими проевропейскими предшественниками и наоборот. Но сегодня даже те силы, что солидарны между собой в вопросе цивилизационного европейского выбора – все равно используют революционную повестку. И если вам кажется, что это проблема политиков, то вы ошибаетесь. Потому что они всего лишь реагируют на тот запрос, который сформировался у избирателя.
Вера в хэппи-энд
А вишенкой на торте служит то, что украинский обыватель – заложник своей краткосрочной памяти. По идее весь исторический опыт ХХ века – это прекрасная иллюстрация того, чем оборачивается для него утрата государства. Но порой, кажется, будто обыватель уверовал в том, что «независимая Украина» - это некая «постоянная», которая «никогда не закончится».
За последние двадцать восемь лет страна пережила десятки политических и экономических кризисов, два майдана, российское вторжение и оккупацию ряда территорий. Но при этом институциональная Украина – в силу самых разных причин – сумела выстоять. Она не рухнула, не обнулилась и не потерпела поражение. Вероятно, у многих сложилось впечатление, что отныне так будет всегда.
Обыватель привык считать, что любая внутриполитическая схватка не приведет к потере государственности. Что любой эксперимент обречен обойтись без катастрофических последствий. Украинские граждане убеждены, что любую электоральную ошибку можно либо пережить, либо прогнать с помощью уличных протестов. При этом принято посмеиваться над теми, кто вспоминает опыт столетней давности. Тот самый, когда внутриполитический хаос в результате привел к краху самого государства.
Нам кажется, что в нашей борьбе мы рискуем лишь недостатками. Что достоинства быта – это константа, которая никуда не денется. Что вода из крана не перестанет течь, поезда не перестанут ходить, а товары из магазинов не исчезнут. Забывая о том, что все это возможно лишь потому, что институциональная Украина продолжает существовать.
Мы готовы идти на любые электоральные эксперименты. Отдаем штурвал в чужие руки по зову сердца, а не рацио. Готовы голосовать за людей без опыта и биографии. Верим в обертку и отмахиваемся от разговоров о рисках. И посмеиваемся над теми, кто говорит о потенциальной опасности такого подхода. В этом смысле мы похожи на людей, которые разбирают боевые снаряды на металлолом. “Тридцать лет так делаем, и ничего”.
Проблема лишь в том, что вселенной нет дела до нашего оптимизма.