В 2014‑м мой горизонт планирования редко превышал одну неделю. События сменяли друг друга как в калейдоскопе. Новости желательно было читать каждый день — они ломали любые прогнозы и любые стратегии. Это была эпоха черных лебедей, прилетавших с завидной регулярностью. И теперь у меня стойкое ощущение дежавю.
Дело не в ситуации на фронте. Я не собираюсь прогнозировать эскалации и наступления — как, впрочем, и сбрасывать их со счетов. Речь об общей ситуации неопределенности, возникшей в стране после второго тура. И это пространство неопределенности с каждым днем лишь увеличивается в объемах.
В конце апреля страна получила нового президента, о котором ничего не знает. В конце июля мы получим парламент с такими же характеристиками. Социологи пишут о том, что партия Зеленского может набрать до 40% голосов. Но цифры в данной ситуации не вносят ровным счетом никакой ясности. Скорее наоборот.
Кто знает, с какой программой идет на выборы Слуга народа? Что думает президент по поводу газовой тяжбы Нафтогаза с Газпромом? Какая у него позиция по поводу независимости Нацбанка? Каким он видит возможный компромисс с Будапештом? Как он собирается выстраивать отношения с США? Особенно в их предвыборный год, когда тема украинского следа внезапно начинает фигурировать в повестке обеих американских партий? Что мы вообще знаем о президенте помимо содержания декларации и сценического прошлого?
Вопросы можно перечислять долго, но все это не имеет никакого смысла. Потому что ответов на них нет не только у нас. Скорее всего, их нет и у самого президента. Не претендую на статус эксперта по международной политике — и это, вероятно, роднит нас с Владимиром Зеленским. Но разница в том, что я журналист, задача которого — задавать вопросы. А Зеленский отныне президент. Задача которого — предлагать ответы.
Впрочем, отсутствие ответов не сдерживает оптимизма украинского избирателя. Который, по данным социологов, ждет улучшений уже в ближайшие месяцы. И готов ради своей мечты и дальше инвестировать в локомотив, выкрашенный в корпоративные цвета новой команды. Не интересуясь при этом тем, кто именно сидит в вагонах.
Последние пять лет мы привыкали к мысли, что повестка нашего будущего складывается из двух сценариев. Один из которых — это Европа, дрейф от империи, интеграция в НАТО. Покупка франшизы европейской модели, дающая надежду на иные правила игры.
По другую сторону баррикад была повестка реванша. УССР, Малороссия и примирение с Москвой. Возвращение в постсоветскую коммунальную квартиру и переделка несущих стен обратно в межкомнатные.
Мы привыкли к тому, что эти две повестки соревновались друг с другом на каждых выборах. Голосование во втором туре всегда напоминало референдум об идентичности. Любая кампания превращалась в судьбоносный поиск ответа на вопросы: кто мы и где наше место? Но теперь кажется, что эту повестку дополнит новое противостояние.
Возможно, новая линия разлома будет пролегать между повестками хаоса и порядка. У каждой из них будут свои сторонники и противники, инвесторы и оппоненты.
В хаос будут инвестировать те, кто хочет демонтировать систему ради создания лучшей альтернативы. И те, кто будет заниматься тем же ради демонтажа государства как такового. Те, кто хотят перезагрузки институтов, и те, кто хотят их разрушения. В конце концов в нее будут инвестировать те, кто уверены, что хуже уже не будет, и те, кто в этом «хуже» заинтересованы.
И точно такая же разнородная коалиция может оказаться у повестки порядка. Одни будут хотеть устойчивости для государства, другие — для собственного будущего. Одни захотят институтов и процедур, а другие — персонального политического долголетия. И если измерять происходящее состязанием этих двух повесток, то пока побеждает хаос.
А это значит, что на ближайшие годы мы можем погрузиться в зону турбулентности. Неопределенности, которая будет складываться из дилетантизма и саботажа.
Колонка опубликована в журнале Новое Время за 24 мая 2019 года.