Официальная Москва ведь тоже считала Украину своей канонической территорией. Которая не может претендовать ни на что, кроме как быть частью империи. Все попытки общения с Западом воспринимались как геополитическая ересь, которую нужно пресекать. При этом сама Москва до недавнего времени не пыталась отгородиться от Европы. И ее главная претензия к Киеву была именно в том, что Украина пыталась разговаривать с Западом в обход Кремля.
И точно так же церковная российская вертикаль воспринимает Украину как свою каноническую территорию. Которая не имеет право на вольнодумство и независимость. И Чистый переулок точно так же убежден, что любая коммуникация Киева с мировым православием должна идти при его непосредственном посредничестве.
В ответ на Майдан Кремль решил отмобилизовать украинских граждан с просоветскими настроениями. Которые теперь на оккупированном Донбассе живут в рукотворном Сомали. А теперь и священники РПЦ раз за разом грозят отмобилизовать свою паству в Украине для защиты «святынь» и «канонов».
Более того. Российский церковный запрет на паломничество на Афон до боли напоминает антисанкции. Те самые, которые Кремль вводил на продукцию стран, поддержавших ограничительные меры в отношении России. Стратегия Москвы состояла в том, чтобы наказать Запад финансово – лишив их рынка сбыта. Так ведь и поездки состоятельных российских верующих на Афон приносили расположенным там монастырям немалые деньги. Что, по большому счету, уравнивает инструментальность обоих шагов.
Самое забавное, что последствия в обоих случаях тоже будут одинаковыми.
Кремлевская реакция на Майдан привела к выдавливанию Украины из «русского мира». Соцопросы в помощь – вторжение и эскалация привели к переформатированию украинского общественного мнения.
Мобилизация просоветски настроенных граждан привела к их маргинализации. Запустила десоветизацию и символическое обособление. Эстетический и этический дрейф от бывшей метрополии.
А антисанкции в итоге ударили лишь по самим россиянам. Которые вместо европейских продуктов вынуждены покупать отечественные аналоги. Которые дороже и ниже качеством.
РПЦ реагирует на вызовы так, будто она – официальный государственный департамент по делам религий. Все ее шаги – это лишь калька с того, что предпринимал Кремль в 2014 году. Даже ее самоизоляция мало чем отличается от того тупика, в который загнала себя Москва четыре с половиной года назад.
Причем, светские и церковные российские власти были вовсе не обречены на этот сценарий.
Потому что вплоть до вторжения Украина не пыталась уйти на Запад ценой разрыва с Россией. Более того – она пыталась балансировать на двух стульях до последнего. Даже после Майдана Кремль мог договориться с Киевом. Осудить расстрелы протестующих. Попытаться сохранить весь тот гигантский слой формальных и неформальных связей, привязывавших Украину к России. Запад бы этому процессу лишь аплодировал – потому что это избавило бы его от необходимости принимать трудные решения. И большой вопрос, как бы в подобном случае сложилась судьба Украины после второго Майдана. Возможно, точно так же, как после первого.
Российские церковные власти решили сломать реальность об колено. А в итоге сломали колено
Так ведь и РПЦ могла отреагировать на церковный кризис совершенно иначе. Она могла бы его попросту не допустить – если бы еще десять лет назад прислушалась к предыдущему предстоятелю УПЦ МП Владимиру Сабодану и дала бы украинской церкви национальное звучание. Да и сейчас вполне могла бы избежать самоизоляции – если бы вместо того, чтобы отрицать неизбежное, отпустила УПЦ МП в процесс создания украинской поместной церкви. И еще большой вопрос, кто бы стал предстоятелем этой церкви, если бы в ее создании массово принимали участие миряне и клирики, ориентирующиеся на Москву.
Но нет. РПЦ – как до этого Кремль – стала заложницей собственной оптики. В которой компромисс – это поражение. В которой Украина по степени самостоятельности должна напоминать любой из российских регионов. Российские церковные власти вслед за официальными властями просто решили сломать реальность об колено. А в итоге сломали колено.
Ни любви, ни тоски, ни жалости.