Еще неизвестно, кому повезло

13.07.2016 10:52

Владислав Иноземцев, джерело: «Газета.ру»

Побег Великобритании из ЕС открыл перед Европой новые возможности.

Итоги референдума в Великобритании многие отечественные «европеисты» восприняли с таким горячечным энтузиазмом, который свидетельствует разве о том, что пришедшее с далекого Альбиона известие было для них в равной степени приятным и неожиданным. Пошли разговоры и о «конце Большой Европы», и о мудрости державшейся все эти годы подальше от европейского проекта России, и о неминуемой дезинтеграции Европейского союза.

Полностью соглашаясь с коллегами в том, что Европа после Brexit уже не будет прежней, я тем не менее не стал бы уверенно утверждать, что объединительному проекту приходит конец.

Если предварить размышление на этот счет небольшим обращением к истории, стоит заметить, что сэр Уинстон Черчилль, которого часто называют отцом идеи «Соединенных Штатов Европы», в своей знаменитой речи в Цюрихском университете 19 сентября 1946 года не только говорил о том, что «мы должны воссоздать европейскую семью в рамках региональной структуры, которая могла бы называться Соединенными Штатами Европы», но и выражал надежду, что «Великобритания, Британское Содружество, могущественная Америка и — хотелось бы — советская Россия будут друзьями и покровителями новой Европы, отстаивающими ее право на жизнь и процветание».

Про Россию (советскую или постсоветскую) я промолчу, но США и Великобритания действительно были верными союзниками континентального проекта — до тех пор, пока в 1973 году после нескольких неудачных попыток последняя не рискнула стать его частью, чего изначально вовсе и не предполагалось.

Сегодня, спустя 43 года, наполненных помимо впечатляющих достижений массой противоречий, взаимными обидами, сложными согласованиями интересов и компромиссами относительно исключений из правил, Великобритания решила вспомнить слова своего величайшего в ХХ веке политика и пересмотреть не столько отношение к европейскому проекту, сколько свое место в нем.

Стоит ли видеть в данном решении и его следствиях элементы трагедии, которую сейчас во всех красках будут описывать эксперты, склонные видеть альтернативу объединенной Европе в величественном проекте сплочения России с Арменией и Киргизией? Думаю, нет.

Скорее, напротив.

Выход Великобритании из Европейского союза открывает европейцам как глаза на мир, в котором они живут, так и дополнительные возможности продвижения своих идеалов в этом мире.

Начнем с первого обстоятельства.

Европа всегда имела географическую и политическую определенность, и они отнюдь не постоянно совпадали друг с другом. В последние полвека перемены здесь были особенно впечатляющими. С одной стороны, как отмечал Доминик Муази, разделенная Европа и единый Запад времен «холодной войны» сменились единой Европой, но менее сплоченным Западом рубежа столетий. С другой стороны, согласно Роберту Куперу, «постсовременный (post-modern) Европейский союз радикально выделялся на фоне действующих по привычным (modern) канонам Соединенных Штатов и России.

К середине 2010-х годов стало во многом ясно, что Европейский союз в лице своих ведущих участников действует в рамках ценностной политики будущего, тогда как оба его соседа предпочитают мериться друг с другом инструментами «политики интересов», идущей из прошлого.

Великобритания — что подтверждается, в частности, энтузиазмом, с которым ее лидеры поддержали американскую операцию в Ираке в 2003 года, — очевидным образом находилась ближе ко второй концептуальной линии поведения, чем к первой.

Ее уход позволяет Европейскому союзу понять два важных момента.

Во-первых, что он не представляет собой, да и не будет представлять некоей парадигмы, которой могут следовать все народы, а является частным случаем региональной интеграции.

Во-вторых, что пространство этой интеграции четко ограничено Атлантикой с одной стороны и российскими границами — с другой. На мой взгляд, все это может иметь только положительные следствия: постановку более реалистичных задач, отказ от мессианства и, наконец, более глубокую интеграцию оставшихся членов союза.

Ни «русский», ни «англосаксонский» мир не «европеизируются» по брюссельской схеме — в этом нет ничего страшного.

Просто этот факт когда-то, но стоило признать со всей очевидностью.

Второе обстоятельство более многогранно.

После ухода Великобритании в Европе возникает новая реальность, ростки которой появились некоторое время тому назад, но которая пока еще не была концептуально осмыслена. Речь идет о «странах второго ряда», которые, формально не будучи членами Европейского союза, давно интегрировались в него в том или ином отношении, став частью европейского экономического пространства, вступив в Шенгенскую зону и т.д. Я имею в виду Швейцарию, Норвегию, Исландию и Лихтенштейн и предполагаю, что после формального выхода из ЕС Соединенное Королевство займет достойное место именно в этом ряду.

Если это произойдет, и тем более если евроскептикам удастся вывести из Европейского союза некоторые другие государства (Данию, Венгрию, может быть, Грецию), результатом окажется становление «двухскоростной Европы», состоящей из «федерализованного» ядра в составе 10–20 стран и «ассоциированной» периферии, не желающей полностью подчиняться «диктату Брюсселя», но стремящейся в то же время воспользоваться преимуществами единого рынка и свободы передвижения людей, капитала и услуг.

Такая более комплексная структура союза позволит ЕС «капитализировать» свои достижения. Сегодня Швейцария и Норвегия платят в бюджет ЕС сотни миллионов евро в год за доступ к общему рынку, притом что на них распространяются многие требования acquis communautaire, но эти страны не имеют возможности влиять на принятие решений и законов в Европейском союзе.

Но интереснее другое:

с появлением значительного числа стран европейской «периферии» возникнет новая категория государств, которая может быть пополнена и за счет стран, которые сейчас стремятся к вступлению в ЕС, но которых Брюссель побаивается допускать в союз.

Нынешняя процедура сближения предполагает статус кандидата, но он, с одной стороны, выглядит двусмысленно, так как возникает ожидание полного членства, и с другой стороны, даже он предполагает значительное финансовое и техническое содействие со стороны ЕС. Принятие же новых членов вообще представляется накладным и требует дальнейшего «рассредоточения» власти, что, собственно, и делает расширение столь проблемным. Однако новый статус меняет дело.

Возьмем, например, Украину. Если сейчас объявить ее кандидатом на вступление, это будет означать как минимум несколько миллиардов евро помощи в год, а также перспективу появления в ЕС страны, которая образует пятую по численности фракцию в Европарламенте. Если же Украина присоединится к союзу в статусе Великобритании, она должна будет выполнять большую часть европейских законов, не претендовать на бюджетные средства, да еще сама платить за доступ к общему рынку. В таких условиях расширение не будет казаться столь опасным, и «двухскоростная» Европа сумеет как углубить интеграцию между ведущими государствами, так и занять все пространство от Атлантики до России.

При этом, замечу, новоприбывающим странам такая ситуация также была бы выгодна. Вступление в единый рынок ЕС и распространение на них принципов acquis автоматически сделает инвестиции в них менее рискованными и привлечет десятки миллиардов евро.

Перенос хозяйственных споров из коррумпированных судов в European Court of Justice станет намного более действенным инструментом улучшения инвестиционного климата, чем любые президентские комиссии и западные советники.

Доходы от развития бизнеса и сокращение коррупционных потерь многократно окупят платежи в европейский бюджет.

Иначе говоря, Европейский союз мог бы немного сократиться территориально, укрепившись как единая федерация, и притом изобрести способ фактической продажи «франшизы», что весьма распространено в современном бизнесе и приносит, что характерно, прибыль как владельцу прав на ту или иную торговую марку, так и тем, кто пользуется соответствующими технологиями.

Многие критики Европейского союза — среди них и российские — называли и называют ЕС империей. Это ошибочное впечатление: настоящей империей ЕС, возможно, только еще предстоит стать.

У европейского сообщества не было метрополии и провинций, все участники воспринимались как равные. Великобритания показала пример того, что союз (и его окружение) может быть организован и иным образом, и сейчас возникают предпосылки становления более сложной системы, в которой ее лидеры не только помогают менее развитым странам, но, скорее, формируют условия, в которых те могут быстрее развиваться.

В 1960–1980-е годы в мире можно было заметить две модели распространения экономического роста. Советская модель предполагала использование средств метрополии для финансирования развития периферийных республик и сателлитов по всему миру. Успехи казались выдающимися (среднедушевой доход в Таджикистане был всего на 35% меньше, чем в Центральной России), но итог оказался неутешительным: после краха СССР периферийные республики и советские союзники оказались одними из беднейших государств мира.

Японская модель предполагала вовлечение отстающих стран в производственные цепочки в соответствии с «концепцией гусиного клина» и показала свою впечатляющую эффективность в индустриализации многих стран Юго-Восточной Азии. При этом «не понимавшие своего счастья» советские республики бросились врассыпную при первой возможности, в то время как поднявшиеся на экспорте в Японию государства активно интегрируются в региональные союзы типа АСЕАН.

Европейский союз слишком сильно «забрал» в советскость, пытаясь осчастливить тех, кто, как та же Венгрия, активно выказывает свое недовольство Брюсселем, не забывая осваивать получаемые из европейского бюджета средства.

Перемены, которые могут начаться после Brexit, способны исправить этот крен.

Референдум в Великобритании, безусловно, спровоцировал «потрясение основ» европейского проекта. Однако такая встряска, на мой взгляд, давно была нужна объединенной Европе, потому что сложившаяся система была слишком щедра к тем, кто этого не вполне заслуживал, но слишком застывшей в отношении тех, кто мог стать самым большим приверженцем европейской идеи.

Европе нужно было меняться — и менять своих соседей — более активно, чем это готовы были делать в Брюсселе.

Так что, вполне вероятно, британцы поступили не так уж плохо, изменив статус своей страны на референдуме 23 июня. По крайней мере, изменив этот статус, они не изменили заветам сэра Уинстона — и, возможно, как и он сам 70 лет тому назад, открыли перед Европой новое будущее…