Психолог о детях-переселенцах: детям непросто, потому что родителям непросто

Статті

17.11.2015 13:55

Ирина Шевченко

Статті

Война, именуемая украинскими политиками «АТО» ради получения зарубежных кредитов, войной от этого быть не перестает. Разрушенные города и села, десятки тысяч убитых, еще больше искалеченных и беженцы, которых только официально насчитывается более полутора миллионов. Беженцы взрослые и беженцы дети. «Дети войны». Что значит этот термин? Представьте себе, что к Вам в дом забегает сосед и говорит: «На сборы дали 20 минут. Потом начнется артобстрел. Берите только самое необходимое». И вы бежите по дороге или полю, а за спиной, на том месте, где был дом, в котором прожили жизнь, вздымаются столбы пламени. И это же видят дети... Как спасти психику ребенка и вернуть его в нормальную жизнь? Что должны делать родители? Что делают психологи? Об этом в разговоре с FaceNews рассказывает психолог Центра психосоциальной адаптации переселенцев Марина Бреславец.

Война, именуемая украинскими политиками «АТО» ради получения зарубежных кредитов, войной от этого быть не перестает. Разрушенные города и села, десятки тысяч убитых, еще больше искалеченных и беженцы, которых только официально насчитывается более полутора миллионов. Беженцы взрослые и беженцы дети. «Дети войны». Что значит этот термин?

Представьте себе, что к Вам в дом забегает сосед и говорит: «На сборы дали 20 минут. Потом начнется артобстрел. Берите только самое необходимое». И вы бежите по дороге или полю, а за спиной, на том месте, где был дом, в котором прожили жизнь, вздымаются столбы пламени. И это же видят дети...

Как спасти психику ребенка и вернуть его в нормальную жизнь? Что должны делать родители? Что делают психологи? Об этом в разговоре с FaceNews рассказывает психолог Центра психосоциальной адаптации переселенцев Марина Бреславец.

Марина Бреславец

Как работает Ваш Центр с детьми-переселенцами?

У нас пять центров: в Борисполе, Ирпене, Мариуполе, Северодонецке и Артемовске. Детки приходят, общаются с психологом, приходят на детские группы, мастер-классы.  У нас есть даже йога.

То есть детки у вас не живут?

Нет, они там не живут. С ними работают психологи детотерпапии,  много работы мы проводим со взрослыми. Эти люди очень стараются, снимают свое жилье, в большинстве своем работают. Их дети ходят в садик, школу и так далее. У людей, которые проживают в локациях, ситуация, конечно, немножко другая.

Что Вы имеете ввиду?

На Курчатова у нас есть поселения для многодетных мам с детьми. Есть такие же в «Джереле», в Ворзеле. Там свои нюансы. К примеру, они оплачивают проживание и коммунальные услуги по тарифам нежилого фонда. А это получается в разы больше, чем платим мы с вами. Соответственно, платить они не могут. В том же «Джереле» отопление не включали, у них нет газа. Пока еще есть электроэнергия, но если ударят морозы, там, конечно же, жить будет невозможно.

Государство как-то помогает с финансированием?

У нас государство ничего не финансирует. Изначально я представляю «Украинскую ассоциацию специалистов по преодолению психотравмирующих событий», нас в Украине более 500 психологов различного направления. Мы работаем с АТОшниками, есть направление, которое работает  с семьями погибших. Это финансирует Мальтийский орден и правительство Германии. Сейчас  есть проект при поддержке ООН. Все эти проекты не финансируются нашим государством.

Вы пробовали обращаться к нашим меценатам?

Знаете, так получилось, что еще на Майдане я вела Казацкую сотню. Первые мальчики уходили  в АТО без ничего, в тапочках. Это было жутко. Им по 17 лет, а они рассказывали, что вот обстреливают, прячемся в окопах, потому что броников нет, касок нет, оружия нет.  И тогда да, мы обращались к меценатам, депутатам…

Ничего?

Ничего…Спасибо Facebook. Когда начинали писать пост – люди всегда отзывались. В последний раз писали про Даню с папой. Мальчик переселенец, у них умерла мама, живут в Бортничах. Я написала, что Даня мечтает о роликах, а еще Дане 8 лет и ему нужна школьная форма. Отозвалось огромное число людей. Было много репостов, передали много вещей, ролики. Мы собирали для многих людей. Писали из Канады, из Америки, какие-то совершенно посторонние люди, которых даже нет у меня в друзьях. Но ни депутаты, ни меценаты не отозвались.

Говорят, что сейчас люди стали все-таки меньше помогать волонтерам. У вас так же? 

Чтобы тебе помогли, нужно за этой помощью обратиться. Я знаю, если я напишу пост, что нужно то-то и то-то, люди однозначно отзовутся. Я, знаю, сколько несли на Фроловскую. Вот Дане мы искали эту форму и ролики  пару недель назад. Я верю, что люди отзовутся.

Возвращаясь к Центру психосоциальной адаптации в Ирпене, на базе чего работаете?

На базе "ничего". Это - жилой дом, мы просто взяли в аренду помещение.

 Какой размер Центра, например, по квадратуре? Сколько человек может там разместиться для консультаций?

Небольшая. Там метров 25 и еще одна небольшая комнатка метров 10. У нас все занято, иногда даже в коморке, где чай пьют, идут консультации. В зале идет взрослая группа, в комнатке –  детская. Чисто физически может поместиться до 15 человек взрослых и детей тоже человек 8.

Это немного…

Но мы работаем, у нас прошло уже порядка несколько сотен человек за небольшой промежуток времени.

Есть ли у вас сироты?

Детки живут в семье. Но даже когда мы работали с детьми, которые выезжали из-под обстрелов и видели много такого, чего не следовало бы видеть ребенку, очень многое зависело от того, в каком состоянии мама. Ребенок считывает состояние родителей, самых близких. То, с чем мы сталкиваемся сейчас – детям непросто, потому что родителям непросто.

Активных военных действий вроде бы уже и нет, но очень часто родители оказываются в жестких условиях выживания. Настолько нелегко здесь найти работу и снимать жилье, чтобы еще оставались хоть какие-то финансы, что появляется раздражение, скандалы в семье.  И здесь не только то, что пережил ребенок, но и вся дальнейшая неопределенная ситуация влияет на его внутреннее состояние.

Там, где из-за травматических ситуаций, еще и агрессия в семье, и мама или папа не сдерживается и бьет ребенка, срывается на нем, кричит, естественно, такой ребенок будет пытаться как-то это выплескивать.

Появляется агрессия?

Важно понимать такой момент: если в семье нормальные отношения, спокойные и доброжелательные оба родителя, это очень быстро сойдет на «нет».

Какого возраста детки в центре?

Детки у нас есть разные. Скажем так, в локациях у меня бывают группы, в которых есть двухлетние детки и тринадцатилетние. По всем стандартам психологии это неправильно, должна быть градация по возрасту. Но за 1,5 года на Фроловской мы научились работать в совершенно разных условиях, в коридорах, без отопления, и с теми детьми, которые пришли.  В Центре точно так же. Некоторым мамам нужна психологическая помощь, а малышей деть некуда, поэтому приходят и с двухлетними. Если мы говорим о психологической помощи, здесь важно, как долго ребенок пробыл в зоне АТО, что он видел, какие-то личностные особенности, потому что одни дети легче переживают, другие – тяжелее. Очень многое зависит от поддержки родителей, насколько быстро они смогли восстановить привычный образ жизни, ритм, расписание и так далее.

Нужно понимать, что если детки длительное время находились в каких-то психотравмирующих ситуациях, это может отразиться даже на физическом состоянии. Особенно, если прибавить нехватку финансов. У меня спрашивали журналисты: вы видели голодающих детей-переселенцев? Они не голодают, но есть семьи, где дети сидят практически на одной вермишели, и то не каждый день. Такие ситуации тоже есть.

Детей с каких оккупированных регионов у вас больше: Крым или Донбасс?

В основном, это Донбасс. Мы не работали с крымскими переселенцами, но они и адаптировались гораздо быстрее и лучше. К тому же сейчас есть несколько мощных волонтерских организаций: это Крым-SOS, Крымская диаспора. Они поддерживают людей.  И все-таки выезжая, они не пережили то, что пережили люди на Донбассе. Не видели тех ужасов. Да, остается какой-то процент, которым тяжелее, поэтому они тоже нуждаются в психологической помощи.

Как понять, что у ребенка психологическое расстройство?

Дети не будут проговаривать: боюсь, тревожусь, мне страшно – меняется поведение ребенка. Например, активный ребенок, как будто застывает, он не отлипает от мамы, отказывается идти в детские коллективы. Или, наоборот, детки, которые были спокойными, становятся агрессивными. Жалобы на бессонницу, нарушение режима сна, питания. Важный момент – повторяющиеся игры. Когда ребенок снова и снова проигрывает какую-то травматическую ситуацию. Например, хоронит солдатика, показывает взрыв машины. Если это проигрывается бесконечно и ничем не заканчивается, то также же может быть одним из признаков.

Ночные кошмары, страхи. У деток помладше может появиться энурез, заикание в крайних формах. Нам встречались зависающие воспоминания. То, что называют флешбеками. Когда какой-то запах или звук, может напомнить о том, что происходило, и ребенку  кажется, что он находится в той ситуации. Изначально мы раздавали методички и на Фроловской расклеивали: если у вашего ребенка появилось такое-то поведение, пожалуйста, позвоните по такому-то номеру – детские психологи бесплатно консультируют.

Расскажите о процедуре терапии.

Мы начинаем со сбора информации: что ребенок видел, что происходило с мамой, как они выезжали, в каких условиях ребенок находится сейчас. Потому что какие-то страхи нужно проговорить, дать ребенку их прорисовать, пролепить может быть. Обязательно нужно работать с мамой.

Мы сталкивались с ситуацией, когда люди приезжают и стараются вычеркнуть воспоминания, ребенку не разрешают что-то рисовать о войне, рисовать черным цветом. Это приводит к  тому, что внутреннее напряжение у ребенка есть, но поговорить, как-то выпустить из себя этот пар он не может – в семье стоит запрет.

Психика деток довольно гибкая, если все со временем хорошо, восстанавливается режим сна, появляется какая-то стабильность, то они достаточно быстро приходят в норму, при условии определенного состояния родителей. Потому что мы сталкивались с тем, что ребенок в тяжелом психологическом состоянии и в таком же состоянии мама. Мама, у которой нет сил, энергии и ресурсов поддержать ребенка. Она сама нуждается в поддержке, сидит и смотрит в одну точку. В первое время в локациях у нас было такое, что дети от двух лет бегали сами по себе до 12 ночи, а родители просто сидели в комнатах и оттуда не выходили. Это тоже был признак стресса и пережитых событий. В дальнейшем мы работаем, конечно, с состоянием, с эмоциями ребенка.

Ребенку очень важно идентифицировать и понять, что с ним происходит. Для него мир реальный и мир фантазийный имеет очень тонкую грань, дети очень легко переходят от одного к другому. И очень часто важно прояснить, что все уже закончилось, ты в безопасности. Нужно дать возможность поработать с этим прошлым, проговорить, пролепить страхи. Мы работаем с какими-то природными материалами, пластилином, всем, что ребенку может дать ощущение контроля хотя бы минимальное.

Вы сказали, что важно, дать ребенку возможность прорисовать свои страхи. А что дети у Вас рисуют чаще всего?

Первое время многие рисовали кровь, войну, солдат. Особенно мальчишки. Какая-то внутренняя агрессия выливалась в рисунки. Также у нас были дети, которые хоть и не рисовали ничего ужасного, но было видно, как и что ребенок рисует: уж очень все аккуратненько, домик, в котором нельзя бегать. Это говорило о том, что нужно вести себя очень тихо, чтобы не беспокоить и не расстраивать родителей. Дети, которые сразу берут на себя ответственность и стараются быть очень правильными взрослыми. Родителям кажется, что все хорошо, но по большому счету ребенок уходит из своего детства раньше времени, он становится в позицию взрослого. И это тоже нехорошо для него.

С подростками, наверное, проблемы особые?

Самое тревожное, что может быть с подростками – это какие-то параллельные реальности, наркотики, в какую-то компанию может втянуться. У нас есть группы, которые ведутся специально для подростков. Есть потрясающий тренинг, его ведет психолог Ирина Павленко, называется: «Взрослость или злость». Там помогают идентифицировать свои эмоции, справиться с ними.

В нашем обществе до сих пор не сформировалась культура общения с психологами. Приходилось ли вам убеждать людей, что им нужна помощь?

Изначально разница в обычном психологе и кризисном психологе: к психологу люди приходят по запросу. Он сидит в своем кабинете, к нему приходит человек и рассказывает свои проблемы. Кризисный психолог подходит к человеку сам. Потому что да, есть низкий уровень культуры. Но сейчас за 1,5 года, мы сдвинулись с мертвой точки, к нам приходят, люди обращаются за помощью, звонят. А изначально и на Фроловской, и на вокзале, во всех локациях мы подходили к людям сами, говорили, объясняли, чем психолог отличается от психиатра, что мы никого не лечим, что просто бывают жизненные обстоятельства, когда нужна определенная поддержка. Начиналось все с того, что взрослые были готовы отдать детей, но не были готовы идти сами.

Сложно ли формировать доверие ребенка к психологу?

Сложно формировать доверие между психологом и взрослым. С ребенком гораздо легче. Дети достаточно чувствительны, и если они чувствуют, что ты открыт и готов к общению, они открываются быстро. Со взрослыми тяжелее. У нас даже встречались у людей такие опасения – мало ли может только говорят, что они психологи, а сами из СБУ, и все, что мы сейчас скажем, будет записано на диктофон.

Что скажете о проблеме социальной адаптации переселенцев среди местных?

К сожалению, есть такая проблема, и в свое время она поддерживалась. Были запущены фейковые истории, которые очень активно постились. Мы вроде как «єдина країна», но то тут, то там появляются периодически заявления, какие переселенцы нехорошие. По Интернету гуляло две известные истории. Первая, это то, что девушка сдала квартиру переселенцам, приходит домой, видит открытый ноутбук и читает: «Они все тут идиоты, можно приехать и отжать квартиру». Как правило, эта фейковая история гуляла таким образом, что речь шла чуть ли не о подруге или о знакомой.

Вторая такая же история.  Идет мама или подруга, или свекровь и встречает переселенку с ребенком. Спрашивают, чем помочь, где папа, а ребенок отвечает: «Папа хохлов мочит». Тоже, возможно, вы слышали эту историю. Этот ребенок был и мальчиком, был и девочкой, был разного возраста. У любого человека, который читает такое, появляется ярость, гнев, и это все накаляет общую атмосферу.

У нас же каждый раз, когда я вижу ребенка, спрашиваю, как дела, как в школе, как в садике, и слава Богу, в большинстве своем дети говорят, что все хорошо. Родители подтверждают. Но есть случаи, где ребенка травили, где одноклассники рассказывали, что ты сепаратист, из-за тебя войны. Доходит до каких-то совсем нелицеприятных случаев, ребенка переводят в другую школу, такие случаи тоже есть. Особенно обидно тем детям, которые приезжают проукраински настроеные. Они ждут поддержки, им кажется, что наконец-то их тут примут, они будут как дома. А бывают такие вот моменты.

Дети  часто говорят о доме?

Да, они скучают. Особенно младшие школьники, у которых много воспоминаний о школе, друзьях, собственной комнате, игрушках.

Правильно ли говорить ребенку, что все будет хорошо?

Мы работаем не столько с тем, что будет все хорошо, потому, что мы не знаем, как будет. Мы стараемся работать с тем, что очень многое зависит от твоего внутреннего состояния. Хорошо там, где я есть, там, где близкие люди. Это символ улиточки, которая носит домик за собой. Пытаемся научить адаптироваться, быть гибкими, потому что мы не знаем, смогут они вернуться или нет. А даже если не вернуться, сколько они здесь еще будут переезжать, снимать квартиры.

Близится зима, поговаривают, что стоит ждать очередную волну переселенцев, потому что ни газом, ни светом «ЛНР» и «ДНР» обеспечить людей не смогут. Вы в Центре ждете еще людей?

Здесь палка о двух концах. Сейчас очень многие вернулись в Донецк и Луганск, потому что были не в состоянии работать, чтобы оплачивать жилье и еще оставались какие-то финансы.  Ведь средняя зарплата,  на которую берут, это 3-4 тыс. гривень. А это фактически полная стоимость какой-то однокомнатной квартиры где-то под Киевом.

Сколько человек работает в Центре?  Хватает ли Вам рабочих рук?

Да, нам хватает. У нас на один центр четыре психолога и два соцработника.

Журналист FaceNews посетил Центр психосоциальной адаптации переселенцев  в Ирпене. Для деток был организован мастер-класс «Профессия оператор». Анджела, мама-переселенка и по совместительству лектор импровизированного тренинга, рассказывала ребятам о профессии журналиста-телевизионщика.  Один из благодарных слушателей – сын Елисей – сидел рядом. В соседней комнатке, с игрушками и пластилином под чутким руководством психолога возилась малышня помладше.

Большинство из них не застало ужасы, обрушившиеся на их родные города впоследствии. Ребята, к которым я обращалась, уехали летом 2014. Общительные, с широко распахнутыми глазами они с удовольствием шли на диалог и фотографировались.  Жизненная мудрость или наличие ресурсов, так или иначе, их родители смогли обеспечить для детей досуг, совмещенный с психологической реабилитацией. Им повезло. Многие даже не поняли, что произошло, скучают по дому, но верят, что вернутся.

Сколько семей и детей оказалось в намного худших условиях. Вдали от своего дома, с неопределенностью в будущем. В сегодняшних реалиях «дети войны» перестали символизировать старичков, прошедших Вторую мировую войну. Теперь это – новое поколение мальчишек и девчонок, переживших «Донбасс».  Конечно, волонтеры поддержат, но почему не поддерживает государство?

Женя, 16 лет.  

Лутугино, Луганская область

Когда уехала из своего города?

Мы уехали в июле, а сюда попали в августе.

Как попала в Центр?

Тут была моя мама. Чего-то она сюда ходила. Ей на e-mail пришло сообщение о мастер-классе, тем более, сейчас каникулы, особо делать нечего. Я задумываюсь о своем будущем, интересуюсь актуальными профессиями. И журналистика – это то, что меня привлекает.

Тебе нравится в городе, появились уже любимые места?

Наверное, да, они связаны с друзьями, которые тут появились, с компанией. Есть такие места, с которыми связано много воспоминаний.

Общаешься с друзьями из Луганска?

С некоторыми мы рассорились, с некоторыми просто перестали общаться, потому что не можем поладить. У  меня там осталась лучшая подруга, которая просто не может уехать. Ни то чтобы ее родители не хотели – все хотят, но материальное положение не позволяет и знакомств, куда можно было бы уехать, нет. За нее переживаю, прошло больше года, но мы не теряем связи.

Нина, 13 лет.  

Луганск

Когда ты приехала?

Давно приехала, год назад. Летом.

Как попала в Центр?

Родители были. Мама сначала ходила, потом я к ней пришла.

Как тебе в городе?

Маленький сильно, я  привыкла к большому, как Киев.

Любимые места в городе уже появились?

Кофейня на Андреевском спуске, сам Андреевский спуск, это центр города. Ну, еще Буча.

Вова, 11 лет. 

Мариуполь

Когда приехал?

Почти год назад

Нравится в школе?

Всем детям не нравится. Это риторический вопрос.

Что делаете в этом центре? Тебе здесь нравится?

Мы ходим на мастер-классы, нам очень нравится. Тут все интересно. Когда психолог с нами общался, давал нам разные задания интересные.

Кем хочешь стать?

Я хочу быть программистом. И потребность высокая в них. Сам с братом младшим, ему 7.

Саша, 7 лет. (младший брат Вовы)

Мариуполь

Как тебе в центре, нравится, много  играете?

Да

А в городе тебе нравится?

Хорошо, но только чуть-чуть грустно.

Кем хочешь стать?

Хочу быть футболистом. А раньше хотел быть художником.

Тебе нравится рисовать?

Да, только плохо рисую.

А что рисуешь?

Футболистов.  

Семья переселенцев из Донецка