Новости о войне на востоке Украины в последнее время отошли на второй план. Ну, ранит там кого-то иногда, о чем мы узнаем из скучных сводок Генштаба, но в целом там ведь перемирие, не так ли? Чтобы уточнить этот момент, FaceNews пообщался с волонтеркой, директором и основателем одноименного Фонда Дианы Макаровой. Волевая женщина, на руках вывозившая малых детей под обстрелами из Дебальцево, утверждает: на фронте война не прекращалась ни на минуту. Горячих точек столько, что страшно перечислять, а те официальные цифры Генштаба, которые доходят до ведома большинства граждан, часто не соответствуют действительности. При этом, небольшие волонтерские организации подустали, а активисты крупных фондов подались в политику. Уменьшились и объемы пожертвований. И солдаты на фронте уже задают волонтерам вопрос: от нас что, отвернулись? В то же время, система Минобороны меняется крайне трудно, и потому необходимость в оперативной деятельности волонтеров остается для бойцов важной, как воздух, утверждает волонтерка.
| Диана Макарова на пресс-конференции по резульататам "зеленого корридора" из Дебальцево, инициаторами которого выступили она и волонтер Наталья Воронкова |
Как сейчас обстоит ситуация на фронте? У нас же перемирие... или нет?
Люди, не знающие четко, что там происходит — они не понимают, что там война не прекращается ни на минуту. Даже когда перемирие. Что каждый день во время перемирия гибнут люди. Каждый день идут раненые. Есть такое количество горячих точек, где бои не стихают даже во время перемирия, что даже страшно перечислять. Если это перемирие, то что же тогда война? Но люди считают, что перемирие, на фронте без перемен, в общем, все тихо.
«Зимой-весной много волонтеров ушли с полевой работы. Они ринулись во власть»
Чем занимаются волонтеры в последнее время?
Волонтеры занимаются очень разными вещами. Зимой-весной начала наблюдаться тенденция ухода волонтеров с полевой работы в работу министерскую. Во власть. Я бы сказала, они даже ринулись во власть. Власть дает возможности сейчас волонтерам пробиться и попытаться что-то сделать. Как это получается у тех волонтеров, которые выбрали работу с властью? По-разному получается. У одних получается, у других — нет. Это очень связано с теми волонтерами, которые работают в «Волонтерском десанте».
А волна пожертвований, а не только количества волонтеров, стала меньше за последние месяцы?
Меньше. Принято считать, что это происходит оттого, что народ выдохся. Неправда. Нашему народу нужно много, чтобы он выдохся. Я считаю, что это — результат целенаправленной кампании. В эту кампанию входит перемирие. Очень многие считают, что раз на фронте перемирие, значит, боевых действий там нет, война окончена.
«Это отечественная война. Война за нашу территорию»
Далее. В последнее время некоторые церкви — а церкви в Украине имеют определенный авторитет — начинают распространять позицию, что это не наша война, она братоубийственная, пора остановиться. И вообще, что это война политиков. Что говорить, если даже Вакарчук написал роскошную песню, сделал роскошный клип роскошного Вакарчука - «Це не твоя війна». Вы слышали ее? А Вакарчук — это духовный лидер украинского народа. И вот мы уже слышим из всех динамиков - «Це не твоя війна», вот уже идет со всех экранов этот клип. То есть, все, расслабься, хватит, это война, в которую тебя втянули, и не надо нам эта война.
| Диана Макарова |
Как же не надо? Это отечественная война. Это война за наши территории. За тех людей, которые остались там. Ведь только волонтеры и определенные организации знают, сколько на той стороне осталось проукраински настроенных людей. Сколько наших, украинских людей. Они не хотят в Россию, они не хотят в «ДНР». Они просто не смогли оттуда выехать. Да и некуда им выезжать. Они хотят жить в своем доме и в Украине. То есть, это отечественная война. Война за нашу территорию.
Я не знаю, почему Слава написал эту песню. Я не знаю, он там просто выдал свои мысли, или это тоже часть некой программы. Хотя мне, ей богу, хочется спросить: Слава, а сколько тебе заплатили за этот клип? Потому что клип — ярко агитационный.
«Даже если мы смиримся с Приднестровьем на востоке, жертвы все равно будут ежедневно»
Многие журналистские материалы тоже начинают вбивать людям в голову, что все-все-все, наверное, так все и остановится. Эта мысль проходит красной нитью через многие статьи и репортажи. Ну что ж, мол, мы вынужденно имеем Приднестровье со стороны востока, и давайте уже жить с этим Приднестровьем, зачем нам такое количество жертв.
Но ведь жертвы есть и будут. Все равно. Они будут ежедневно. Потому что, опять же, если оставить незакрытую рану востока, длинное восточное Приднестровье — там будут постоянно бои, и будут постоянно гибнуть наши мальчики.
Мне один командир — человек, владеющий определенной информацией — сказал: мы, говорит, подсчитали, что за одно перемирие гибнет приблизительно столько же людей, сколько за время дебальцевского окружения. Так чего же тогда стоит это перемирие?
«Количество погибших по версии Генштаба не всегда соответствует действительности»
Сколько искалеченных, раненых людей у нас в день появляется во время перемирия, по вашим оценкам? Сходится ли это с теми цифрами, которые обнародует пресс-центр АТО?
В целом, сходится. Но некоторый процент штаб оставляет в уме. Не всегда соответствуют действительности их сводки.
Из чего делаете такие выводы?
Мы знаем, что вот там-то погиб сегодня человек, и что вот там еще погиб человек. А Генштаб говорит: сегодня погибших не было. И я думаю: ну как же не было? Ну как же не было, если мне ребята позвонили и плакали: вот, у нас сегодня погиб боец.
То есть, война действительно идет, и помощь волонтеров нужна. Чем именно занимаются сегодня волонтерские организации?
Есть специализация у организаций. Но фронт — это не просто цепочка окопов. Ребята стоят в тех же городах, с мирными жителями, в тех же селах, и они нам рассказывают, что нужно мирным жителям. Мы можем пройти мимо, но мы не можем пройти мимо голодных детей и голодных мирных жителей. И получается так, что Макарова, фронтовой волонтер, начинает вывозить интернатовских детей, и дальше занимается этим интернатом, а Воронкова — медицинский волонтер — приезжает ко мне на 31-й блокпост.
| Когда Диана Макарова и Наталья Воронкова "не смогли пройти мимо" мирных жителей Дебальцево и поехали их вывозить вместе с водителем из "Киевпасстранса", возле их микроавтобуса взорвалась мина. В "Богданчике", который чудом припарковался в нескольких метрах от площадки, где он обычно останавливался, вылетели все окна. |
В каких секторах, для каких людей возникает необходимость в помощи в связи с войной? Есть помощь армии в виде как поставок чего-то, необходимого для боя — тепловизоров, скажем — так и продуктов. Есть помощь мирному населению. Есть еще направление медицинской помощи — и солдатам, и мирным. Еще — детдомовцы, другие незащищенные слои, которых нужно куда-нибудь вывезти или перевести. А еще кому помогают волонтеры?
Отдельный сектор — помощь переселенцам. Этим занимается, к примеру, «Станция Харьков». Есть помощь раненым, госпиталям — это «Волонтерская сотня». Помощь фронту — это Доник, Макарова. Дальше есть особенные приоритеты, например, помощь фронту в основном тепловизорами. Это Дейнега, фонд «Вернись живым». Помощь фронту с особым акцентом на коптерах и планшетах — это «АрмияСОС».
«Сейчас нет повальных поездок волонтеров на фронт, как раньше»
Можете назвать организации, которые сконцентрировались на изменении политической системы вместо фронта?
Это «Волонтерский десант». Ребята работают, они действительно трудятся. Возьмите любого из «Волонтерского десанта» - они пашут без отдыха. Они действительно пытаются менять систему.
Сейчас вообще нет повальных поездок волонтеров на фронт, как раньше. Это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что не все волонтеры ехали на фронт и делали там полезную работу. Некоторые даже мешали. По незнанию привозили совершенно ненужные вещи. Или по незнанию, по недомыслию в своих отчетах засвечивали позиции. Эти люди сейчас подустали, и их стало меньше.
Волонтеры, владеющие большими фондами и имеющие возможность помогать фронту непосредственно — они немного отодвинулись от фронта и пытаются помогать фронту на высоком уровне. Пытаются поменять систему. Но когда ты этим занимаешься, ты не знаешь, что нужно фронту. Эти волонтеры это понимают. И они пытаются посещать фронт время от времени. Но не увидишь в таких поездках реальных нужд фронта.
Один волонтер из работающих в Министерстве обороны спросил у меня сравнительно недавно: скажи, а что ты делаешь на фронте? Ведь армия перешла уже на самообеспечение, и у армии все есть. Я была страшно удивлена. Я даже не знала, что сказать этому волонтеру, и предложила ему поехать со мной. Поехали, говорю, я тебе покажу эту обеспеченную армию.
«Аптечки министерства поступают на фронт очень неоднородно»
Да, она обеспечена по сравнению с тем, что было год назад. Если сравнивать, то это небо и земля. Но по прежнему армия требует помощи. Например, я четко знаю, что волонтеры, работающие с Министерством обороны по закупке, формированию аптечек — они толкнули неподъемное. Они вместе с МО подготовили какие-то невероятные количества аптечек — которые почему-то если и поступают на фронт, то очень неоднородно.
Почему — не хватает аптечек на всех, или они где-то теряются по дороге на фронт — этого я не знаю. Несмотря на то, что огромные общие силы волонтеров брошены на закупку и формирование массово и централизованно аптечек, нам, другим фондам, все равно приходится закупать аптечки, тактическую медицину и мешками отвозить на передовую.
Почему мы это делаем? Потому что мы знаем точно, что у этих ребят нет аптечек. У них нет тактической медицины. Почему — мы не знаем, разбираться некогда. Мы знаем, что на Трехизбенку срочно нужно доставить тактическую медицину. И мы просто везем. Мы знаем точно, что ее у ребят нет.
«Мы все кричали: мы научим министерство работать быстро. Пока что министерство научило волонтеров работать медленно»
«Волонтерский десант» - они абсолютно героические ребята. Они пошли ломать систему. Я снимаю шляпу перед ними. Делая это действие, мы все кричали: мы научим министерство работать быстро. Пока что министерство научило волонтеров работать медленно. Да, мы понимаем, бюрократическая система — это огромная махина. Чтобы переломить ее, научить ее работать быстро, нужен свод законов, а это тоже огромная бюрократическая машина.
Честно вам скажу: пока что система меняется трудно. Фронту от этого немножко хуже. Новая форма, которую получает фронт — она по-прежнему не годится. Ребята в ней задыхаются, она горит и плавится, и так далее. Берцы, которые получает фронт — они как были, так и есть совершенно негодными берцами. Я уже молчу об автомобилях, запчастях, о ремонте тяжелой техники, о прицелах, об оптике, о тепловизорах и приборах ночного видения. Всего этого как не хватало, так и не хватает.
Поскольку система так просто не ломается, должно оставаться определенное количество фронтовых волонтеров, которые мотаются по фронту и затыкают дыры. Собственно полевых волонтеров, которые постоянно держат руку на пульсе и видят, что хочет фронт — их осталось крайне немного. Это Роман Доник. Это Макарова — извините, но каждую неделю я 3-4 дня на фронте, поэтому умолчать тут нельзя. Это Виктория Мирошниченко.
«Солдаты говорят: от нас что, отвернулись?»
И фронт чувствует, что волонтеры посещают не так часто, как раньше. Фронту от этого грустно. Ребята это чувствуют, они говорят: от нас что, отвернулись? Да. Немножко отвернулись. Отвернулся народ, отвернулись большие волонтеры, увлекшиеся борьбой с системой, а также, возможно, даже какими-то политическими моментами.
Приходит ли новая кровь в волонтерское движение в последнее время?
Сейчас появляются люди, готовые работать, но не всегда им есть место. Потому что сейчас почему-то мы видим тенденцию... Я сейчас скажу страшную вещь, но это есть. Мы видим тенденцию угнетения малых волонтерских организаций.
Если мы приходим на какое-то поле деятельности, мы не можем ворваться сразу с крутыми, огромными финансами. Нет. Мы начинаем понемножку. И вот этим малым волонтерским организациям, которые начинают понемножку — им очень трудно. Им трудней, чем было нам. Потому что, во-первых, сейчас и народ не так активно помогает финансово, а во-вторых, со стороны некоторых больших волонтерских организаций идет не поддержка, а угнетение.
«Маленьким и средним волонтерским организациям перекрывают кислород, сложнее становится и крупным»
Постоянно муссируется мысль, что нам не нужны маленькие волонтерские организации. Что они мешают. Они возят продукты, куда не нужно, сваливают их в кучу. Они не возят ничего, кроме трусов и носков. Среди них могут быть шпионы. То есть, это все вбивается почему-то в головы и муссируется, муссируется. Идет легкая атака на малые и средние волонтерские организации. Не нужно им, дескать, ездить на фронт, давайте их уберем и оставим только большие. Это не явно. Это подспудно, но это есть.
Я большой волонтер, но я всегда была апологетом и лоббистом маленьких волонтерских организаций. Вот сейчас, когда маленьким и средним волонтерским организациям немного перекрывают кислород, и они все меньше появляются на фронте, становится сложнее и нам.
«Есть участки, где привозят по 5 банок тушенки на 30 человек на неделю»
Потому что мы начинаем получать те заявки, которые мы раньше вообще не выполняли. У нас просят, например, продукты. Продукты привозили маленькие волонтерские организации. Это такое несложное, что можно собрать в селе, у себя на работе. Не нужны для этого большие финансы. Поехали, подкормили ребят. А вот сейчас малым и средним волонтерским организациям это делать все сложнее и сложнее, и это приходится делать нам. И мы в результате еще больше распыляемся.
Фронт, в принципе, кормится неплохо, но есть забытые подразделения, есть участки, командиры которых не дали вовремя заявку. Есть участки, где командиры дают-дают заявки, а им их не выполняют. Привозят 5 банок тушенки на 30 человек на неделю. Есть и такое.
«Я обещала, что я буду помогать. Как же я могу перестать подносить патроны? Как я могу устать?»
Вы занимаетесь волонтерством уже давно, ну год точно. Насколько Вы сами устали? Не хотите ли отойти от волонтерства?
Полтора года. С Майдана. Так куда же я могу отойти? Я на два часа выключаю телефон, и он у меня начинает разрываться, когда я его включаю. «Ты куда пропала?», «Нам нужно кому-то оставлять заявки!» - куда ж я могу «отойти»? Я обещала, что я буду помогать. Я тот, кто подносит патроны. Фигурально выражаясь. Как же я могу перестать подносить патроны? Как я могу устать?
| Диана Макарова и Александр, который ее усилиями был эвакуирован из зоны проведения АТО вместе с двумя грудными детьми |
А ребята, которые там стоят — они, наверное, тоже устали? Они, наверное, больше устали. Они стоят под огнем. Так что я не имею права уставать. Мы готовы работать. Наша команда готова работать. Многие волонтеры готовы работать — и большие, и маленькие, и средние.
Да, есть глобальная усталость. Она есть у всех. И даже некоторые волонтерские организации закрывались. Одни тихо, другие сообщили громко, что они финансово иссякли и устали и прекращают работу. Что ж, это неизбежный процесс. Остаются сильные.
«Моя младшая дочь кормит фонд, муж за свои деньги снимает нам помещение»
За счет чего Вы живете эти полтора года?
Я живу за счет мужа и детей. У меня муж и дети неплохо зарабатывают. Моя младшая дочь вообще кормит фонд. Она уже год сбрасывает всю зарплату в питание — для меня, для команды. Мой муж весь год помогал нам. Знаете, что он делал? У Фонда Дианы Макаровой есть несколько принципов. Один из принципов: мы никогда не берем средства фонда на аренду помещения. То есть, ни разу мы не взяли на оплату помещения средства фонда.
У нас помещение — три в одном. И склад, и офис, и жилье — как для семьи, так и для членов команды. У нас и бойцы останавливаются. Вот это три в одном всегда снимал мой муж за свои деньги. Помогали и друзья — когда мы вынуждены были снять здание побольше, потому что разрослись. Ряд друзей взяли на себя часть оплаты этого помещения.
«Фондёры». Не литературное слово, но фондёрам страшно нравится»
У нас члены фонда неплохо зарабатывают. Множество членов фонда вкладывают часть своей зарплаты. Они вкладывают непосредственно в фонд, на армейские траты. В общем, мы все умеем себя прокормить. Только я, как руководитель, сейчас на иждивении. Мы знаем, что любой фонд имеет право на какой-то процент на содержание фонда. Мы этим не пользуемся.
Мы просто завели отдельную карточку, которая называется «Для поддержания штанов». И мы объясняем людям: если вы считаете, что мы работаем хорошо, и вы можете туда что-то положить, чисто для нас — чтобы мы ели, имели возможность лекарства себе купить — то вы можете сюда положить деньги, которые считаете нужным.
Это честно. Хочешь — ты содержишь фонд, не хочешь — не содержишь. И так и получается, что работающие люди содержат свой фонд, также его содержат друзья и наши жертвователи, которые считают возможным положить какие-то финансы именно для нас, для «фондёров». «Фондёры» - я так называю. Не литературное слово, но фондёрам страшно нравится.