Медленно тонущий корабль. Как политика России губит ее экономику

Китайцы называют Россию медленно тонущим кораблем. Впрочем, «медленно», «быстро», «долго», «коротко» — все это подотчетно главному умению китайцев: умению ждать. Поэтому и гибель «Титаника» какой-нибудь уроженец Пекина или Гуанчжоу тоже назвал бы «медленным».

Украинский офицер смотрит на уходящий под воду корабль «Очаков», который россияне затопили в озере Донузлав, чтобы блокаровать корабли ВМС Украины (фото: AP Photo/Darko Vojinovic) Вводная аналогия

Юлия Латынина недавно привела метафору, замечательно описывающую экономические процессы, которые ныне происходят в России. «Медленно тонущий корабль». По словам Латыниной, именно так называют Россию китайцы. Однако в Китае — цивилизации, которая прикидывается страной, по словам Хантингтона, — довольно специфические отношения со временем. Иностранцы могут услышать от граждан «Поднебесной»: «Вы живете во времени и в пространстве, а мы — только в пространстве». Так что «медленно», «быстро», «долго», «коротко» — все это подотчетно главному умению китайцев: умению ждать. То, чего китаец может дождаться, как бы утрачивает категорию времени. Россия тонет. Китай ждет. Вероятно, гибель «Титаника» какой-нибудь уроженец Пекина или Гуанчжоу тоже назвал бы «медленным». Хотя лайнеру для того, чтобы затонуть после столкновения с айсбергом, понадобилось всего немногим более двух с половиной часов. Причем последняя четверть этого времени была стремительным провалом в океанскую бездну.

Возможно, именно по этому алгоритму сегодня «уходит под воду» корабль под названием «Россия». При этом поведение того, кто ныне находится на капитанском мостике в Кремле, практически аналогично действиям Эдварда Смита. В день катастрофы капитан «Титаника» (не без помощи своих радистов) проигнорировал не менее семи «ледовых предупреждений», принятых корабельной радиостанцией. Судно продолжало идти на полных парах, с маниакальной настойчивостью сумасшедшего приближая свой конец. «Политика» Эдварда Смита превратила первый рейс трансатлантического парохода в последний. Политика Владимира Путина демонстрирует принципиальную возможность той же перспективы: никогда не вернуться в порт. Где есть запасы пищи и воды, где возможна нормальная жизнь. Если бы Смит выжил в катастрофе, его бы ожидал позор суда. Но он погиб. Говорят, в этом было даже что-то величественное. Перед тем, как пойти ко дну, он взобрался на капитанский мостик. Вряд ли этот жест смогли по достоинству оценить 712 спасшихся, и уж точно нет — те 1496 человек, чья судьба закончилась в ледяной пучине (в конце концов, ведь и подданным Третьего Рейха было плевать, застрелился ли их фюрер в бункере или малодушно надкусил капсулу с цианистым калием; главное — он погубил их, простых немцев).

Характерно, что за пять лет до трагедии капитан Смит, за плечами которого уже были и пожары на кораблях, и посадка их на мель, заявил, что не представляет такую ситуацию, при которой современное судно может затонуть. Что тут скажешь — блажен, кто верует! Да, Владимир Владимирович?

«Марш мира»: политика ради экономики

То, что политика в духе «затокрымнаш, а гробыненаши» привела к санкциям, и эти санкции существенно бьют по российской экономике, официальная Москва принимает с неохотой. Но все же иногда среди хора ура-патриотических голосов слышны соображения тех, кто понимает: все это крайне неприятно, все это всерьез и надолго, и с этим нужно привыкать жить. Речь не об оппозиции. Речь о фигурах при власти. Одна из таковых — глава Минэкономразвития РФ Алексей Улюкаев. Министр признает, что санкции уже ударили по газовому, нефтяному, банковскому и оборонному секторам. И объясняет, почему ситуация для этих «слонов» российской экономики действительно тяжелая.

«Оборудование для нашей нефтяной промышленности по ряду позиций 100-процентно импортное. По другим позициям — тоже многопроцентно импортное, — говорит Улюкаев. — Эффекты отрицательные от этих действий проявляются не сразу. Сейчас оборудование работает, нефть добывается, газ добывается, по трубам идет. Значит, выполняются контракты. Но на будущее, если мы хотим идти на шельф, а мы хотим это делать, нам требуется новое оборудование. Здесь возникают очень серьезные риски». Не в последнюю очередь потому, что при всех разговорах о диверсификации импорта есть технологии, где абсолютным монополистом являются США. Для того же, чтобы осуществить технологический прорыв в России, нужны инвестиции. А потенциальные инвесторы не желают идти в страну. По словам Улюкаева, инвестор — «пугливое животное», боящееся неопределенности и рисков. Часть опасений вызваны действиями российских властей (например, разговоры о новых налогах, рост тарифов, специфическое обращение с накопительной пенсионной системой). Однако самое главное — внешний фактор. «Сейчас санкционный режим, — подчеркивает Улюкаев, — наши уважаемые европейские и американские партнеры подают неформальный сигнал: сиди и не суйся». В скорое высвобождение из смертельных объятий «ситуации осажденной крепости» Улюкаев не верит. По его мнению, вступившие в силу ограничения вряд ли будут отменены в следующем году. «Мне кажется, — говорит министр, — что уже введенные санкции сохранятся надолго и независимо от развития ситуации на Украине. То есть, даже при достижении всех минских договоренностей санкции отменены не будут. И нам придется довольно долго с этим жить».

Приведет ли пессимизм Улюкаева к его отставке в недалеком будущем — это, как говорится, отдельный вопрос. Тут важно понять другое. Официальная Москва — и та, которая надувает щеки и, как премьер Медведев, фотографирует отечественные яблоки (мол, наши — не хуже), и та, которую олицетворяет собой Улюкаев, — не связывает улучшение экономической ситуации с возможными политическими шагами. Крайне радикальная (не улюкаевская) точка зрения здесь, похоже, такая: раз быстро выбраться их экономического болота не удастся, значит нечего особо менять вектор политики. «Даешь Новороссию!» — и так далее. Такой подход в корне отличается от того, что демонстрирует общественность России, не согласная с курсом Кремля.

«Марш мира» в Москве, собравший десятки тысяч людей, был в первую очередь, безусловно, действием политическим. Войну следует прекратить, потому что это дикость. Потому что нельзя убивать тех, кого ты еще вчера называл братьями. Потому что противоречия следует разрешать мирным путем. Однако у этой акции был и экономический подтекст — фактически, не слишком оглашаемый. Прекращение агрессии в Донбассе — это возможность избавить Россию от судьбы страны-изгоя. А это не только политика, но и экономика. В глобальном мире — тут уж никуда не денешься — плохая политика почти неизбежно означает плохую экономику. Вот почему в день «Марша мира» на вопрос Михаила Соколова, ведущего программы на российском «Радио Свобода», о том, что, мол, «получается, борьба за мир — это борьба за благосостояние российского народа?» — историк и политик Владимир Рыжков ответил: «В чистом виде. Потому что если бы не было санкций и не было бы контрсанкций, экономика росла бы быстрее, доходы росли бы быстрее, цены не росли бы такими темпами, как они растут в этом году. То есть кризис на Украине уже бьет по карману любого обывателя российского. Пусть он даже истошно орет «Крым наш» с утра до вечера, но его карман конкретно обчищается этим кризисом каждый день».

«Слоны» и «моська» санкций

По интернету с августа, кажется, гуляет пародийный музыкальный ролик про то, что во всех бедах России виноваты Соединенные Штаты Америки. В российских дорогах, в чинушах, распиливающих российский бюджет, в науке, «вяжущей нано-веники». Короче, во всех: пародия есть пародия. Если отвлечься от иронии ролика, то главная «вина» США, разумеется, в экономических показателях. ВВП, производимый этой страной, в восемь раз больше российского. Ну это, чтоб было понятно, примерно как Арнольд Шварценеггер в годы получения им титула «Мистер Олимпия» — и среднестатистический мальчик в возрасте четырех лет. Конечно, Арнольд виноват в том, что мальчик не знает, что с этим здоровым дядькой делать.

Еще интереснее получается картина, если сравнить экономики России и тех, кто сегодня загоняет ее в угол санкциями. Вот как охарактеризовал эти пропорции тот же Владимир Рыжков: «Я хочу напомнить всем нашим ура-патриотам, что отношение российской экономики к экономике Евросоюза, США, Японии, Австралии, Канады вместе взятых — это где-то 1 к 25. Представьте себе — моська и слон. Моська, конечно, может подобраться к ноге слона и ее цапнуть, но вероятность того, что слон после этого ее придавит, многократно выше, чем вероятность, что моська слона загрызет. Поэтому Россия может вводить контрсанкции, но контрсанкции оппонентов в данном случае, которые в 20-25 раз по масштабу превосходят российскую экономику, будут для нас катастрофическими. Именно с этим, на мой взгляд, связано то, что нового пакета контрсанкций не последовало, потому что он опаснее для самого Кремля, чем для западных оппонентов».

Конечно, подобные показатели в прокремлевских СМИ никто не афиширует. Наоборот, там на каких-то загадочных безменах взвешивают ущерб, наносимый западным экономикам контрсанкциями Москвы. Занятие, разумеется, занимательное. Если не принимать в расчет, что России на этом поле борьбы «санкции-антисанкции», как выразился известный российский экономист Андрей Черепанов, вообще делать нечего. «Мы слишком малы, — говорит аналитик. — Возьмите хотя бы тот самый ответ наш — введение эмбарго на импорт продовольствия. Я как-то подсчитал, что даже если действительно те поставки европейской продукции, американской продукции, которые шли в нашу страну, полностью прекратились бы в связи с этим эмбарго, то эти страны потеряли бы порядка 7 миллиардов долларов. То, что потеряла бы Европа — это 40 минут работы в течение года, для Соединенных Штатов это 7-8 минут работы и все. Они как-нибудь с этим справились бы. Естественно, без всякого сомнения, эти страны быстро нашли обходные пути, в частности, через Белоруссию».

«Найди врага»: приятное с полезным

В России есть закономерность: прибыльный бизнес друзья Путина забирают тогда, когда хочется. Ты можешь играть в политику, можешь в нее не играть. Экономика может быть на подъеме или в упадке. Подходит любой вариант. Как прокомментировал «казус Евтушенкова» бизнесмен Евгений Чичваркин, вынужденный несколько лет назад перебраться из Москвы в Лондон: «Это такая не политическая, а российская бандитская история. Плохо лежал Крым — отобрали Крым, плохо лежит «Башнефть» — отберем «Башнефть». Руководство страны — это не строители и растители, а отбиратели и делители».

И все-таки политическая составляющая всегда в таких делах присутствует. Прежде всего, она показывает «силу государства». Вернее, даже так: «силу государства, которое борется с крупными мошенниками». Поскольку по официальной версии и 11-летней давности дело ЮКОСа (Михаила Ходорковского), и нынешнее дело «Системы»-«Башнефти» (Владимира Евтушенкова) — это аферы. Уход от уплаты налогов или же «отмывание» имущества, полученного «заведомо преступным путем». В России олигархов не любят по определению. Поэтому энтузиазм народа растет, как на дрожжах, по мере того, как олигархов арестовывают — пусть даже это и происходит всего лишь в «домашних условиях» (как в случае с Евтушенковым). Похоже, за исключением войны против Украины, ничто так не объединяет Кремль с народом, как борьба с олигархами. После Украины, США и стран, голосующих за санкции против Москвы, олигархи становятся еще одним «наглядным» врагом, мешающим стране жить и процветать.

В условиях экономического подъема, как это было с ЮКОСом в 2003-м, борьба с олигархами имела свой (отдельный от чисто экспроприационного) смысл. Она красноречиво объясняла, почему этот самый подъем произошел. «Мы, государство — читай: Путин, — пресекли попытку масштабного грабежа. Мы взяли под контроль, и теперь каждая копейка…» — и так далее. В условиях спада, какие наблюдаются сейчас, удар по олигархам демонстрирует в числе прочего то, как дескать государство умеет собраться в трудных условиях и не допустить, не позволить, строго спросить, взять под контроль — и тому подобное. Ходорковский претендовал на роль серьезной политической фигуры, финансировал КПРФ без спроса Кремля и, одновременно, был западником. Немного странное сочетание интересов, однако вполне достаточное, по мнению Кремля, чтобы угодить за решетку на десять лет. Евтушенков в политике не претендовал ни на что, к власти был лоялен. За что же его-то?

«Просто очередь дошла», — говорит Чичваркин, объясняя «экономические» мотивы: «В стране не очень хорошо с деньгами из-за путинских военных авантюр и из-за санкций, которые вызваны теми же военными авантюрами, и не очень хорошо с ростом добычи нефти, а сейчас нефть торгуется ниже, чем в бюджете запланировано. Поэтому хочется, чтобы все доходы получало не частное лицо, а государство и окологосударственные, назовем их так, служащие». «Окологосударственные» — это, собственно, и есть Игорь Сечин, приятель Путина, бывший чекист, приложивший в свое время руку к делу Ходорковского, глава «Роснефти». Недавно Игорь Иванович просил у правительства 1,5 трлн рублей для того, чтобы компенсировать потери от санкций. Денег ему не дали. Не дать денег Сечину — это все равно что лишить зарплаты гаишника. Это подразумевает, что Игорь Иванович «заработает» их сам. С августейшего разрешения Владимира Владимировича, разумеется. Одиннадцать лет назад был ЮКОС (акционерам которого, кстати, Россия теперь должна вернуть $50 млрд — за экспроприацию активов). Теперь будет «Система» с «Башнефтью». Как говорится, приятное с полезным. И курицу, несущую нефтяные яйца, прибрать к рукам; и люмпену понравиться — что «путинское большинство» не слишком просело после регулярных поставок гробов из Украины в Россию.

Есть и еще один момент в нынешнем «деле отжима»: недоверие. Чекист Путин не доверяет никому, кризис эту паранойю, похоже, обостряет. Все должно быть сконцентрировано в руках узкого круга приближенных лиц. И это еще — компромиссный вариант. Если бы Владимир Владимирович мог, он сосредоточил все исключительно в своем кулаке. Как говорится, меньше телодвижений. Однако полномочиями приходится делиться. Сечин и братья Ротенберги — это уже и удивить-то никого не может. Есть, однако, и более экзотические (и главное — свеженькие) примеры передачи «авуаров». На минувшей неделе, скажем, Алина Кабаева приняла предложение занять пост председателя совета директоров «Национальной Медиа Группы». Что это означает? То, что Путин уже не в полной мере доверяет семье Ковальчуков, стоящих у руля холдинга и входящих в ближний круг хозяина Кремля. И что отныне крупнейшая медиакомпания будет находиться практически под его лично-семейным контролем. Среди прочего это означает конфликт между так называемыми российскими элитами. Сдержанный, но конфликт. Который, вероятно, будет обостряться по мере того, как будет ухудшаться социально-экономическая ситуация в стране. Болезненное недоверие в конце концов, как известно, перерастает в страх. А это не сулит ничего хорошего никому. В том числе представителям элит, утратившим доверие Путина. Поскольку, как однажды выразился Эрик Хоффер, когда власть испытывает постоянный страх, она сама становится страшна.

«За ковром»: особенности дипритуал

Россия, которой закрыт доступ в «приличное общество» (допустим, в G7), может делать вид, что ее это не сильно беспокоит. Но на самом деле это, разумеется, не так. «Отлучение» как ритуал означает куда больше, чем простое протокольное неучастие страны в форумах «Большой семерки». Это сигнал о сворачивании сотрудничества с Москвой во многих сферах — в оборонной в том числе. Не санкции, конечно, но вектор тот же. В совокупности же картина предстает и вовсе не слишком отрадная. Выжить в одиночестве невозможно, нужно срочно искать новых партнеров. Главный маневр России ныне — поворот к Китаю. Миллиардные проекты, шум в прокремлевских СМИ — это все понятно. Однако сермяжная правда жизни состоит в том, что умеющий ждать Китай (то, с чего мы начинали) понимает: в нынешней ситуации уязвимая Россия от него никуда не денется. И свое отношение к «младшему партнеру», как и положено восточной стране, передает дипломатическим ритуалом.

Его особенность подметила опять-таки Юлия Латынина. Она обратила внимание на то, что в церемонии начала строительства таджикского участка центральноазиатского газопровода, ведущего в Китай, принимали участие два первых лица: президент Таджикистана Эмомали Рахмона и председатель КНР Си Цзиньпин. В то время как в церемонии открытия газопровода «Сила Сибири», состоявшейся за две недели до события в Душанбе, партнерского паритета не было: Москву представлял сам Владимир Путин, а Пекин — всего-навсего зам премьера Госсовета Чжан Гаоли. «Китайцы ничего не делают случайно, — пишет Латынина. — Церемонии у них в крови. И если глава КНР едет в гости к Рахмону, а к Путину посылает заместителя, это свидетельствует, что Центральная Азия, с точки зрения китайской геополитики, куда важнее для Китая, чем «медленно тонущий корабль» под названием Россия. Кстати — на этой церемонии, которой Си Цзиньпин манкировал, Путин объявил о продаже китайцам доли в Ванкорском месторождении «Роснефти». Отрезанная от западных кредитов, с огромным бременем долгов, с падающей добычей, «Роснефть» потихонечку капитулирует перед Китаем».

Как говорится, конец цитаты. Или другими словами — абзац.